Зной висел в пространстве осязаемой горячей пеленой. Щекотал нос густой травяной запах.

Минуты набухали каплями воды и срывались в вечность. На холмах ровным счетом ничего не происходило. Белые глыбы известняка дышали накопленным жаром.

Часа через два ошалевший от скуки Дмитрий засек переползавшую с камня на камень черепаху.

Еще через час его сменил Шарабани. Дмитрий сполз обратно под тень дерева и расстегнул пуговицы на мокрой от пота гимнастерке.

Воды во фляге почти не осталось. Он вылил в рот последние капли и бросил флягу Берлю, возившемуся у канистры с водой. Тот озабочено покачал головой.

– Воды осталось не густо… Эй, сержант, сколько нам здесь сидеть?

Горелый приоткрыл один глаз:

– Сколько надо, столько и просидишь…

Берль от удивления раскрыл рот:

– Без воды в такую жару много не протянешь.

В другом углу завозился Буадана:

– Не боись, цадик. Все в руках божьих. Будешь исполнять заповеди, получишь воду.

Рот у Берля раскрылся еще шире.

Линкор хлопнул Узи по взмокшей спине:

– Кибуцник что-то говорил про колодец наверху в развалинах.

Берль утер потный лоб. Уселся, упершись спиной о дерево, и бросил Дмитрию ополовиненную флягу.

К вечеру жара немного спала, потянуло прохладным сквознячком. Темнота стремительно накрыла холмы, словно театральный занавес.

Глухо затарахтел телефон. Сержант, не глядя, нащупал трубку рукой покрытой шрамами и прижал к уху. Какое-то время Горелый слушал, затем два раза утвердительно буркнул и вернул трубку обратно в черную коробку телефона.

– Фридман, Берль! – сержант бросил в задремавшего Берля камешком, – Возьмите канистры, сходите наверх наберите воду. Услышу шум, пеняйте на себя.

– Мне через пять минут заступать, – сообщил Берль.

– Я схожу, – поднялся Адам.

– Пароль, кстати! – повысил голос сержант, – "Паприка", "Пильпель"! Все слышали?

– Чего за пароль такой, кулинарный? – Поинтересовался Двир.

– Арабы букву "п" не выговаривают, – пояснил кто-то.

Дмитрий взвалил на спину пустую канистру в специальной брезентовой обвязке, перехватил половчее винтовку и полез наверх.

Склон холма вырисовывался во тьме. Дмитрий пригнулся и пополз на четвереньках. Под ногами лежали обломки кирпичей.

– Пароль? – отчетливо прозвучал вопрос, подкрепленный щелчком предохранителя.

– Паприка! – пропыхтел в темноту Адам.

– Пильпель! – ответила темная фигура, поднявшаяся им навстречу из-за кустов. – За водой? Вон там в углу…

Боец показал на массивную каменную изгородь, загибавшуюся углом у противоположного склона, – Возьмите в доме ведро.

Дверной проем был занавешен одеялом. Дмитрий отодвинул полог и скользнул внутрь.

За одеялом царила тьма, лишь в центре комнаты метался тусклый голубоватый огонек таблетки сухого спирта, под консервной банкой.

Ослепительно полыхнул фонарь. Дмитрий заслонился было ладонью, но луч уже ушел вниз под ноги.

– А…, Фридман… – протянул из угла хрипловатый голос взводного. – Ведро в углу возьмите и не шуметь там!

Луч фонаря метнулся в угол, осветив моток веревки и брезентовое ведро.

Качнулись по закопчённым стенам тени. У импровизированного очага, выложенного булыжниками, Дмитрий вдруг разглядел лицо ротного… его-то каким ветром сюда занесло, мелькнула мысль.

С земли кто-то поднялся и надтреснутый голос протянул:

– Погодите, я покажу…

Фонарь снова вспыхнул, высветив бородатого проводника-кибуцника. Тот подобрал с земли ведро, смотал веревку и сообщил:

– Наливать вам здесь придется, чтоб на улице не шуметь, не булькать.

Они вышли наружу. Подойдя к изгороди кибуцник, крякнув с натуги, откатил в сторону круглый камень закрывавший отверстие в земле.

Дмитрий заглянул внутрь. Лунный свет отражался от маслянистой водяной глади, пахнуло сыростью и затхлостью. Адам поморщился.

Кибуцник только хмыкнул в бороду и прошептал:

– Пастухи эту воду все лето пьют и ничего.

Он сунул Адаму ведро:

– Черпай…

Тот сунул ведро в дыру и принялся травить веревку.

– Потише лей, все мимо!

Дмитрий держал канистру, Адам лил струйкой из ведра, проливая на землю.

Канистру заполняли в доме, как и было приказано.

Кто-то из бойцов подсвечивал им фонарем. Остальные уплетали консервы.

– Да нормально жили.. – скрипел в темноте голос кибуцника, – и с арабами дружили. "Солель Боне" бараки построила, детский сад. Ну, работали, конечно, тяжело, под землей в шахте горбатиться, это вам не поле вспахивать. Арабы, кстати, тоже к нам на работу нанимались. Из Мадждель Яабе, деревня там такая находилась, рядом. Ну а потом, в сорок седьмом им, как вожжа под хвост попала. Еще и иракские войска подошли, крепость заняли. Мы тогда ели ноги унесли, хорошо хоть не погиб никто. Каменоломню всю разграбили, бараки наши пожгли.

– Чего встал!? – Адам ткнул Дмитрию мокрое ведро, – Давай, твоя очередь…

Дмитрий вышел наружу, вслед ему летел дребезжащий тенор кибуцника:

– …ну, а через годик уже мы обратно вернулись, да не одни, с пальмахниками. Тут уж арабы драпанули, а иракцев пальмахники вышибли. Только я больше в шахты не вернулся, хватит с меня. К солнышку на старости лет потянуло.

Когда заполнили последнюю канистру, Ишай сунул Дмитрию горячую банку тушенки:

– Подкрепитесь на дорожку.

Адам извлек штык и отобрал банку. Толстое исцарапанное лезвие легко вспороло крышку.

– Эй, ротный! – попросил Ишай, – ты бы рассказал молодежи про Красную скалу, а?

– Про Красную скалу им профессор Глик должен рассказывать, – подал голос Бар-Цион, – это он специалист по всяким набатеям и прочим первобытным людям.

В темноте хохотнули.

– Глик им не расскажет, как ты четыре дня и ночи шлялся по Петре и окрестностям, – снова заговорил взводный, – а затем умудрился вернуться назад, ни разу не нарвавшись на легионеров, и даже никого не убив. Петра, если кто не знал, находится в очень дружелюбно настроенной к нам стране, Иордании, – Ну, я же пошел с девушкой, – фыркнул Бар-Цион, – а убивать живых людей, дурной вкус.

– Ага, – хохотнул кто-то невидимый рядом с Адамом, – особенно если это легионеры, которые в тебя стреляют!

Все засмеялись. Когда смех стих, ротный вдруг заговорил негромким спокойным голосом, без обычной для него скрытой иронии.