Так таинственный город набатеев был вновь открыт миру".

Дождь нещадно колотил по крыше барака. Дмитрий, только сменившийся из караула, лежал на верхнем ярусе двухэтажной койки, свернувшись и зажав между колен задубевшие на холоде ладони.

Окоченевшие пальцы приятно ныли, отогреваясь.

Внизу посапывал Адам. Казарма жила своей обычной жизнью. Грохал фишками по доске Шарабани, громогласно комментируя игру. Линкор, как всегда, возился с пулеметом. Берль натирал жиром ботинки. Герши вполголоса рассказывал Буадане о своих любовных похождениях.

Мысли в голове крутились вокруг одного и того же, а именно: зачем они здесь. С неделю назад египтяне подорвали патрульный джип батальона, погибли двое солдат. После этого роту перекинули к границе. Для простого усиления? Или для чего-то серьезного?

Дмитрий ощущал в душе какой-то дискомфорт. Не страх перед предстоящим боем… что-то другое. Он прислушался к ощущениям и понял: ротный. После ареста Бар-Циона у них словно отобрали талисман, всегда приносящий удачу.

Громко хлопнула входная дверь и все уставились на закутанную фигуру. Под намокшей плащ палаткой оказался Гаврош.

Он зябко повел плечами и втиснулся между Буаданой и Шарабани ближе к маленькой печке.

– Какие новости? – загрохотал Шарабани.

– Новости… – протянул Гаврош, – и вдруг хитро ухмыльнувшись, сообщил: – Поздравляю вас, господа!

– Господа все в Париже! – засмеялся Дмитрий, вспомнив старую советскую присказку.

– Вот что значит коммунистическое воспитание! – все также улыбаясь, объявил Гаврош, – Из какого кибуца вы к нам прибыли, юноша?

– В связи с чем поздравления-то? – мрачно поинтересовался выглянувший из-под грубого армейского одеяла Адам.

– Как это с чем?! – продолжал паясничать в обычной своей манере Гаврош, – Вам назначен новый ротный командир, а вы еще спрашиваете!?

– А Бар-Цион? – возмутился Шарабани, – его что, уже списали?

– Бар-Цион, – пояснил Иоське, – все еще под арестом, в участке в Нес Ционе. От командования он отстранен.

– А новенький?! – Перебил Шарабани, – что за кадр?

Гаврош поморщился.

– Где вы воспитывались, молодой человек? Перебиваете старших! Называете командира "кадром"!

Шарабани лениво потянулся и вдруг молниеносно протянув длинную смуглую руку отвесил Гаврошу подзатыльник.

– Где мы воспитывались, не твоя забота! Небось, про Микве Исраэль слыхал!? Договаривай, давай!

Гаврош скорчил недовольную рожу, но наконец-то "родил" все подробно.

– Ротный, как ротный. Капитан, раньше служил в НАХАЛе. Мужик вроде нормальный, обстрелянный. Кликуха только какая-то механическая, не то "Поршень", не то "Шатун".

– Может "Клапан"?! – хором поинтересовались Дмитрий с Адамом.

– Точно, "Клапан"! – подтвердил Гаврош.

– Знаете такого? – прогудел Шарабани.

– Знаем, – пожал плечами Дмитрий, – приходилось с ним служить. Хороший "кадр"!

Дмитрий подмигнул подозрительно прищурившемуся Шарабани.

– Он из "наших" или из "ваших"? – поинтересовался, вечно озабоченный темой ашкеназов и сефардов, Буадана.

– Из ваших, – успокоил его Адам, – он марокканец.

– "Наши", "ваши"… – передразнил Герши, – тьфу, придурки, слушать противно! А чего там с Бар-Ционом-то?

– Ничего, начальство, как воды в рот набрало, – пожал плечами враз посерьезневший Гаврош, – видно в этот раз учудил что-то особенное. До суда дойдет, там и узнаем.

Дмитрий откинулся на стену, с удовольствием распрямляя согревшиеся руки и ноги. Клапан, а звали его Саадия Эльмакиас, был хорошим командиром, но Бар-Циона все равно жаль, что бы там не произошло.

В последние недели ротный ходил сам не свой. Дмитрий вспомнил, его помертвевшее лицо, запавшие с нездоровым блеском, глаза. Бар-Цион никому ничего не рассказывал. Все стало известно и так, из газет.

Сначала появились общие заголовки "Двое израильтян убиты в Иудейской пустыне", "В высохшем колодце обнаружены тела двоих молодых израильтян" и так далее.

Затем постепенно всплыли все подробности. У ротного была младшая сестра.

Боевая девчонка, во всем пошла в брата. Когда Бар-Циону было шестнадцать, а Шошане четырнадцать, они отправились в поход вокруг Кинерета. Тот факт, что часть восточного берега контролировали сирийцы, их как-то не смутил. Оба попали в плен. С месяц их держали в тюрьмах Кунейтры и Дамаска, допрашивали, били. Через месяц все же обменяли. Другой бы после такого зарекся из дому выходить. А эти исходили ногами всю страну вдоль и поперек. Ротный, вон, даже в Иорданию сходить умудрился. Незадолго до призыва Шошана попала в аварию на мотоцикле. Армия отказалась ее призывать по состоянию здоровья. Но куда там. Отлежавшись в родном кибуце, Шошана ополчилась на военкомат и добилась-таки своего. Ее должны были призвать, и не куда-нибудь, а в парашютисты.

Перед призывом они с другом отправились в поход, последний раз погулять перед службой. И вышел тот поход самым последним в их короткой жизни.

Они шли из Иерусалима в Эйн Геди. Через территорию, оккупированную иорданцами. На обратном пути, ночью, на них напали бедуины. Шошана и Одед продержались до утра. У них был самозарядный "гараид", граната и "стен". Под утро погиб Одед, а у раненой Шошаны кончились патроны. Она подпустила кочевников поближе и взорвала себя гранатой.

Бедуины спрятали тела в высохшем колодце. Но бедуинская молва разнесла слухи по всей пустыне.

Дембеля из 101 команды прочесали Иудейскую пустыню лучше любого археолога, но ничего не нашли. Только через месяц разведка раздобыла сведения, и останки обнаружили.

А две недели назад на базу приехал автобус военной полиции. Хмурые "мемцадики" одели на Бар-Циона наручники, затолкали в автобус и увезли.

Слухи ходили самые разные, от обвинения в краже армейского имущества, и до подготовки покушения на иорданского короля.

Дмитрию было жаль ротного. Парень он что надо, хоть и псих. А на вид щуплый пацан, с лицом послушника. Бар-Цион хоть и не был "йеке", но всегда продумывал все до мелочей. Каждая операция тщательно планировалась. Обычно все шло как часы. И поставленную задачу рота выполняла всегда, что бы ни случилось. И еще, ротный всегда шел впереди. Характерный грохот его "томмигана" доносился из самого пекла. За ним Дмитрий, да и вся рота пошла бы хоть в ад…

Что ж Бар Цион такое все-таки натворил… – думал он, погружаясь в сон.

Бар-Циона замещал Картошка, он явно знал, что случилось с ротным, но на все вопросы лишь пожимал плечами и отводил глаза.

Почему родившегося в Аммане и свободно болтавшего по-арабски лейтенанта окрестили русским названием корнеплода, Дмитрий так и не понял. Но ему нравилось подчиняться командиру разведвзвода. Картошка много и интересно рассказывал о пустыне.