И быстро забылся, завороженный голосом Хелависы, оплетающей сознание нитью слов.

Щурился на месяц, хмурился на тучи,

Противосолонь обходил деревню.

И молчали ветры на зеленых кручах,

И цепные птицы стерегли деревья.

«Ты не наш, – в синих окнах трепетали огни. —

Ты продашь, ты предашь за гривну», – знали они.

Запиликал домофон. Я вскочил, побежал в прихожую, но опомнился: а вдруг Макс? Хотя… хотя он сейчас даже кстати. При нем легче будет просто отдать Наталье ее барахло и распрощаться навсегда. Я снял трубку:

– Да?

– Открой, пожалуйста. – Голос бывшей жены.

– Открываю.

За ту минуту, пока Наталья ждала лифт и поднималась, проглотил стопку водки, убрал бутылку в холодильник, причесался, выключил «Мельницу».

Постоял в тамбуре между двумя дверьми, прислушиваясь к звукам на площадке. Вот скрежетнули раздвигающиеся створки лифта, стук каблуков… Я отпер замок…

От того ли, что давно не видел, или она действительно изменилась – Наталья показалась мне помолодевшей, посвежевшей. Колыхнулись в душе горько-сладкой волной те же чувства, что были тогда, много лет назад, когда только-только с ней познакомился, когда гуляли по набережной Волги и я ждал подходящего момента, чтобы обнять ее, поцеловать…

– М-м! – прищурилась Наталья еще на пороге. – Ну у тебя и роскошь! Купил?

– На днях оформление закончили… Проходи.

– Помню, ты меня сюда привозил, – как-то запросто снимая полусапожки, сказала она.

– Когда?

– Осенью.

– Наверно…

Провел Наталью по комнатам; она сдержанно восклицала, что, дескать, очень даже неплохо. Очень!.. Джакузи ее рассмешило, но, кажется, и вызвало зависть.

– Что ж, молодец, – подытожила. – Поможешь мне вещи спустить?

Я пожал плечами:

– Конечно.

Отнесли два баула. Остался еще один.

– Может, посидим, поговорим, – предложил, – у меня вино есть.

Наталья усмехнулась:

– Я на машине.

– А, ну да… Ну да… Как, не ломается?

– Кто?

– «Форд».

– Нет, все в порядке. – Наталья коротко, но пристально посмотрела на меня и сказала: – Ладно, давай посидим.

Прошла в столовую, секунду-другую выбирала, куда сесть – на стул или диван. Выбрала стул. Я включил чайник.

– Тебе чай, кофе?

– Хм… Кофе.

– А что ты усмехнулась?

– Так… – Наталья вытащила из сумочки сигареты. – Есть какая-нибудь пепельница? – Я принес блюдце; она закурила и тогда уж стала объяснять: – Когда мы жили, ты таких вопросов не задавал – делал, что тебе только нужно…

– Ну, тогда мы были на равных. А теперь ты моя как бы гостья.

У Натальи нехорошо блеснули глаза:

– В том-то и дело.

Я поставил на стол тарелку с печеньем, колбасную нарезку, сок, водку. Приготовил чашку кофе.

– Как живешь вообще? – спросил.

Наталья усмехнулась, пожала плечами:

– Думаю, тебе докладывают.

– Да нет, не особенно. К тому же я не люблю слушать сплетни.

Она глубоко затянулась и тщательно сбила пепел с уголька.

– В общем, все в порядке… В целом… – Кивнула на водку: – Ты выпей, не стесняйся.

– М-да, я же алкаш.

– Ну все, перестань. Давай ни о чем не вспоминать, не трясти обидами и… и всем, что было. Выпей. Если можно, включи музыку.

Я нажал на проигрывателе «play»; зазвучала «Мельница»:

Как клинки, режут небо крылья.

Улетать – только если к морю…

Взгляд Натальи потеплел. И я, как-то сразу успокоившись, наполнил рюмку и выпил. Бросил в рот ломтик колбасы.

Нужно было разговаривать, но я не находил о чем. О прошлом она просила не вспоминать, подробности нынешней жизни тоже обсуждать не хотела.

– Вот, обиталище купил, – сказал я, не придумав ничего лучше. – В кредит, правда. Теперь проценты выплачивать десять лет.

– Что ж, – поддерживающий вздох Натальи, – иначе сегодня жилье мало кто может приобрести.

Мне тут же вспомнилось, что она ушла к члену правления банка, и вздох показался уже скрыто-издевательским. Я посмотрел ей в глаза, стараясь определить, так это или нет.

Наталья мелкими глотками пила кофе. Глаза ничего не выражали. Ни грусти, ни нежности, ни насмешки… Я налил себе еще стопку.

Да, говорить было вроде как не о чем. И я стал разглядывать ее не как муж, долго не видевший жену, а как мужчина чужую женщину.

Молодая, тонкая, гибкая. Светло-русые волосы до плеч, узкое лицо, правильные черты. Уверенность, хоть и скрытая сейчас некоторой тревогой. Нога закинута на ногу и слегка качается. Обтянутая чулком икра подрагивает… Так вот, внешне, очень привлекательная, – чего б, как говорится, не жить… Но если действительно все вспомнить, все наши ссоры, ее истерики, капризы, подспудную, но постоянную на протяжении нескольких лет в браке борьбу друг с другом, мои мелкие измены и ее измену всерьез, то вся эта, пусть и не очень густая, грязь даст ясно понять, что дальнейшая совместная жизнь невозможна.

Многие пары присыпают эту грязь чистым песочком искусственных радостей, вымученного общего веселья, но он все равно быстро покрывается новым слоем грязи. И рано или поздно муж и жена доходят до точки, когда дальше быть рядом, спать в одной постели, просто обмениваться словами больше нельзя. Одни разбегаются, другие, по ряду причин, продолжают формально оставаться семьей, тихо, а иногда и бурно ненавидя друг друга, и их жизнь превращается в муку… Хорошо, что у нас с Натальей так получилось – мы расстались, не дойдя до степени, когда разбежаться очень сложно. Ни детей у нас, ни других сковывающих вещей. И я сейчас был почти благодарен жене, что она вот так тогда разрубила. Хотя зря сразу не объявила, что любит другого, зря скрывала. Я бы понял и отпустил. И не было бы моих бед с обморожением, ее угрызений…

Наталья допила кофе и вдруг заторопилась:

– Все, нужно ехать! Спасибо… Нужно ехать! – Пошла в прихожую.

Я догнал ее и обнял. Повернул к себе, стал целовать… Очень приятно было ощутить, как ее напряженное, почти каменное тело расслабилось под моими ладонями и неподвижные, сжатые губы раскрылись, стали мне отвечать… Не выпуская, я повел Наталью в спальню, на оставшуюся от сирийцев широкую супружескую кровать.

Остаток этого дня я пребывал в поганейшем настроении. Даже водка не помогала его как-то поправить, избавиться от чувства совершенной ошибки, и – главное – почти не пьянила…