Жанна не нуждается и не очень тоскует… господи, как бы я работала тогда…

Во всяком случае, хорошо уже то, что исчезла неопределенность. Думаю, что теперь немного придет в себя и И. Д., от которого, по выражению Н. И., «остался один нос». От меня все же осталось больше. Вчера Мария Игнатьевна взвешивала меня грубо ориентировочно, очень грубо: в бурках, в шубе, во всех одежках и т. д. Я потеряла примерно шесть килограммов.

Сегодня снова мороз в 23°. Завтра окончательно сдаю книгу стихов (она теперь будет называться «Душа Ленинграда»). Завтра же заключу договор и, вероятно, скоро получу деньги. И то добре.

19 марта 1942 года

О партизанах написать.

О награждении наших летчиков британскими орденами (раньше было наоборот). Красноармейский оркестр исполняет британский гимн и «Интернационал». О том, как встречаются на одной груди советский и британский ордена.

Надпись на снегу, на берегу Карповки: «Холодно». Песня:

Хороши уральские пельмени,

Омские оладьи хороши!

Мы везем их с воодушевленьем —

Кушай их, товарищ, от души.

Много нас, и молодых, и старых,

В них вложило жару-огонька,

Тут не столь уж дорог сам подарок,

Сколь забота милый, дорога.

(Для главы: Весна-комсомолка.)

22 марта 1942 года

Вчера в три часа (ровно минута в минуту) начался артиллерийский обстрел нашей территории. Мы уже не слушали свиста, а сразу удар. К нам упало шесть шестидюймовых снарядов. Два из них повредили одноэтажное здание кухни: влетели через крышу и прошли до подвала, где был наповал убит парнишка-водопроводчик. Другому мальчику, сыну санитара, оторвало ноги.

Снаряд проломил здание анатомического театра, пробил аудиторию (какое счастье, что там никого не было!), разметал библиотечные шкафы и взметнул на воздух те самые препараты в спирту, которые я как-то ходила смотреть с И. Д., но так и не досмотрела.

Помню, я спокойно разглядывала банки с надписями: «Печень», «Почки», «Сердце». Но перед сосудом, на котором было написано: «Нос» и где в прозрачной жидкости неподвижно плавала половина юношеской головы с безупречными чертами лица, мне вдруг сделалось так не по себе, и я с такой быстротой кинулась прочь по лестнице, что И. Д. еле нагнал меня внизу.

Теперь этот мертвый юноша умер вторично.

Два снаряда упало перед нашими окнами. У нас в комнате увеличились трещины у печки. Все зашаталось. Мы с Мариэттой стояли одетые, в шубах, не зная, что лучше: выйти нам или остаться?

В результате этого обстрела (или независимо от него) на главной кухне опять поврежден водопровод. И. Д. в отчаянии.

Вообще даже его несокрушимый оптимизм дал трещину, как наша стенка.

24 марта 1942 года

Кажется, мне, что я сплю и вот-вот проснусь. Был вчера звонок из «Правды»: телефонограмма от Ильичева и Поспелова. Мои главы были прочитаны на собрании правдистов и произвели сильное впечатление. Что не все подходит для опубликования в «Правде» (я думаю!), но первую главу Поспелов хочет печатать со сноской, что автор продолжает работать над вещью. Поспелов спрашивает: согласна ли я? Согласна ли я?! Нет, положительно я сплю. Не поверю во все это, пока не увижу напечатанным.

А пока надо писать статью для ТАСС, а в 4 часа ехать в Дом Красной Армии на просмотр их программы.

27 марта 1942 года

Я волнуюсь и сомневаюсь… неужели и сейчас эта обетованная земля – «Правда» – скроется от меня. И главное, после того, как она уже (казалось) была распахнута передо мной!.. Все может быть. И даже так: именно это и может быть. Ну что же! Снова и снова я сяду за работу, не ожидая того меда успеха, который усладил бы мне сердце. Буду довольствоваться крупинками сладости. И все же – писать, писать, писать, не отвлекаясь ничем («Невесело тебе, а ты пиши»). Не буду делать ничего, кроме поэмы. Правда, сейчас, сию минуту должна сесть за статью. Вчера окончила очерк для ТАСС. Вот это как раз надо было сделать. А все остальное от лукавого. И песенка для женского ансамбля Дома Красной Армии. Для чего мне все это? А тут еще и так день заполнен (в полном смысле слова) крошечной комнаткой, где мы и спим, и едим, и готовим в печке, и принимаем многочисленных посетителей. И где урывками я работаю.

Помни, помни о волшебной «зеленой калитке». Чтобы не заполнять ее мелкими дрязгами, пустыми разговорами.

Ох, трудно все-таки!

Через несколько деньков перейдем в большую трехоконную комнату, окнами на восток. Я жду не дождусь этого. Там можно будет ходить, не натыкаясь на мебель и не дыша друг на друга.

За последнее время наша крошечная комната, такая славная зимой, стала мне ненавистна. (Кажется, зенитки. И гул самолетов. Очевидно, разведчик летает. Неужели опять могут начаться налеты?)

Сегодня воскресник по очистке улиц. И. Д. тоже там. Я вперемежку то глажу, то пишу. Мариэтта колдует у печки: готовит праздничный обед. Мы чудесно разбогатели – получили посылки от Союза писателей из Москвы. Увидав все, что нам прислали, я растерялась. Схватила в обе руки по банке сгущенного молока, держу их, не выпускаю.

28 марта 1942 года

Обстрел улицы Рентгена, совсем близко от нас.

Там, перед зданием Рентгеновского института, стоит памятник: бронзовая голова Рентгена на высокой стопке гранитных книг, смещенных таким образом, словно нетерпеливая рука только что искала среди них нужный том.

И. Д. рассказал мне, что сорок семь лет тому назад (тоже в марте) в книжном магазине, на главной улице города Вюрцбурга, была выставлена фотография: кисть руки, где отчетливо были видны кости пальцев и на одном из них – кольцо. А мышцы, нервы, сосуды и кожа исчезли, как будто их никогда не было. Это был один из первых «рентгеновских» снимков.

В тот вечер все студенческие корпорации города, с факелами и знаменами, прошли мимо двухэтажного здания Физического института, где читал лекции профессор Рентген. И не только студенты: чиновники, военные, купцы – весь Вюрцбург чествовал своего великого соотечественника.

А в марте 1942 года немецкий снаряд разорвался на улице Рентгена и повредил памятник. Мы с Мариэттой ходили смотреть: взрывной волной выбита часть гранитных книг. Сама голова осталась на месте, только легла набок. Так она и лежит теперь на боку, скорбно припав щекой к граниту.

Падая и тая, мартовский снежок покрывает высокий лоб холодным потом. По щеке катятся слезы и прячутся в густой бороде.

Написала для заграницы очерк: «Улица Рентгена».

29 марта 1942 года

Воскресенье

В шесть часов утра мы были разбужены громадной силы