Тонко отведя брачное предложение византийского кесаря, русская княгиня выступила со встречной матримониальной инициативой, дав понять, что не прочь женить своего сына Святослава на греческой принцессе – дочери императора. Но тут уже отказ получила она. Наверное, Константин прочил царевну в мужья другому, и сын Ольги не представлялся ему подходящей партией.

На родину княгиня вернулась обласканная императорской четой. Теперь, когда она стала православной, Константинополь видел в ней союзника. И действительно, вскоре император запросил у нее военной помощи. Но Ольга не собиралась ее оказывать, и греческие послы возвратились в Царьград ни с чем. Мало того, Ольга со своей стороны предприняла контрход: обратилась к германскому императору Отгону I с просьбой направить на Русь католических епископа и священников. Под каким-то предлогом она потом дала знать немецкому монарху, что надобность в его миссионерах отпала, но сам факт возможного изменения вектора внешнеполитического курса и религиозной ориентации Руси продемонстрировал греческому монарху, что Ольга – самостоятельная правительница, которая не потерпит зависимости ни от какого, даже самого могущественного, государства.

Грань, отделяющая правление Ольги и Святослава, весьма зыбка и условна, тем более что формально сразу после смерти Игоря титул великого князя Киевского перешел к его сыну, а вдовствующая княгиня осуществляла властные функции от имени последнего.

Поскольку, повзрослев и возмужав, Святослав почти полностью сосредоточился на активной внешней политике, на Руси его практически не видели и внутренними делами продолжала заправлять Ольга. Сын передоверил матери и общее руководство государством, и решение текущих вопросов и вмешивался только тогда, когда для устрашения ослушников и приведения в покорность вышедших из повиновения племен требовалась военная сила. Естественно, брал на себя

Святослав и отражение набегов степняков-кочевников, и отпор любой другой агрессии. В остальном он всецело полагался на мать, поручив ей поступать по собственному усмотрению и разумению во всех сложных случаях и предоставив ей неограниченные полномочия. Ольга фактически – великая княгиня, наделенная всей полнотой верховной власти, а Святослав – полководец, главнокомандующий военными силами Руси при правительнице-матери. Она жила с ним в добром согласии, относилась сердечно. Ее наполняла твердая уверенность в том, что самим Богом ей уготовано вложить все силы в управление страной. И сознание этого приносило ей удовлетворение. Она была спокойна, как водная поверхность Днепра в безветренные дни. В ее решениях просматривалась логичная последовательность. Женщина и правительница слились в княгине в одно. Ее советы и поступки если порой и были рассудочны, вырастали из теплого, честного материнства и диктовались не буквой, не правилом и даже не разумом, а неким внутренним благотворным смыслом, иногда наитием, тем, что подсказывало сердце.

Святослав носил славянское имя, но он с детства прошел через жесткую варяжскую выучку. Его наставники – Асмуд и Свенельд – воспитывали юного князя в скандинавских традициях, а это значило, что он во всем должен полагаться на себя, уметь все от начала до конца делать сам, быть первым и в бою, и в поединке, и на охоте, находить выход из любого, даже самого трудного, положения, лицом к лицу встречать смертельную опасность, но без нужды не рисковать, милостью Перуна не злоупотреблять и могучее божество зазря не дразнить, жизнью дорожить и не спешить опрометчиво вступать в кровавую схватку, когда разумнее уклониться от сражения и неожиданно для противника исчезнуть, словно растворившись. Всеми этими премудростями и секретами воинского искусства Святослав овладел в совершенстве.

И. Акимов. Великий князь Святослав, целующий мать и детей своих по возвращении с Дуная в Киев. 1773

Он отказался по примеру матери принять веру Христову и предпочел остаться язычником, отговариваясь тем, что, если крестится, дружина поднимет его на смех. Христианство налагало на человека серьезные ограничения и обязательства, несовместимые с привычным образом жизни и устоявшимися традициями. В этой религии было слишком много аскезы и всяческих запретов, и молодой князь, к огорчению Ольги, добродушно шутил, что такие, как он, недостойны быть христианами.

Не было у матери и сына согласия и по другому поводу: Святослав постоянно отсутствовал, искал славы в дальних краях, и Ольга призывала его дорожить тем, что имеешь, не зариться на чужие земли, так как и своих хватает, и нужно позаботиться, чтобы их удержать. Князь возражал, настаивал на своем, но споры между ними не приводили к разладу в их отношениях. Они любили друг друга и, как ни странно, составляли хороший тандем: Ольга пеклась о должном устройстве своего народа, а Святослав неуклонно увеличивал число своих данников и расширял границы Киевского княжества на восток, юг и запад. Он разгромил могущественную Хазарию (965), взяв и разрушив ее богатую столицу Итиль и оставив развалины на месте хорошо укрепленных городов Саркел на Дону и Семендер на Северном Кавказе. На подступах к Черному морю, в Приазовье, Святослав отвоевал и оставил за собой в качестве опорного пункта для дальнейшего проникновения на берега Понта захваченную некогда Олегом, но позднее утерянную крепость Тмутаракань (Таманский полуостров), которой впоследствии суждено было стать центром стратегически важного княжества в составе Руси.

Святослав выказал себя истинным мастером конного и пешего боя, умелым строителем войска и прирожденным полководцем. Сам неприхотливый, привыкший довольствоваться малым, он и дружину подобрал под стать себе – из людей, которые готовы были обходиться самой простой и грубой пищей, ночевать под открытым небом на конской попоне и подложив под голову седло. Благодаря этому воинство Святослава было очень маневренным, не стесненное обозами, оно быстро преодолевало большие расстояния и внезапно появлялось там, где противник его не ждал. Правда, русский князь честно и заблаговременно предупреждал тех, с кем собирался воевать: «Иду на вы» («Иду на вас»), но все равно его перемещения были столь стремительны, что он заставал неприятеля врасплох.

Наблюдая за внушительными успехами Святослава на поле брани, византийский император Никифор Фока решил втянуть его в войну с дунайскими болгарами. Константинополь таким образом, во-первых, чужими руками хотел подорвать окрепшее при царе Симеоне соседнее южнославянское государство, во-вторых, свести друг против друга две одинаково опасные для империи силы. Эта политика сталкивания лбами своих недругов была типична для Византии, но

Святослав не сразу разобрался, что к чему, и лишь позже понял суть затеянной греками интриги. Собрав большую рать, он выступил к берегам Дуная. Особых колебаний по поводу того, оказывать или нет военную поддержку Царьгра-ду, у русского князя тогда не было. Ведь по договору, заключенному еще его отцом Игорем, он должен был прийти на помощь Византии как союзник.