листе, и спросил: «Карапетович, куда так спешишь?» – «В четыре часа будет штурм», – ответил он.

Я развернулся и быстро поднялся на третий этаж. В кабинете я застал генерала в той же позе.

– Владимир Николаевич, почему вы молчите, что штурм будет?

– Колесо запущено, меня никто не слушает.

Я начал возмущаться, что нельзя этого делать, ведь там люди, много людей. Генерал молчал. Я выбежал из ОВД, сел в машину и поехал к ребятам.

Время было около часа ночи. Ребята дремали перед утренней операцией. Я разбудил Фёдора, мы вышли во двор. Я сказал, что на четыре часа назначен штурм. «Что же они делают? Там ведь женщины, дети», – у Фёдора на глазах были слёзы. Первый раз в жизни я видел его таким. Нам нужно было то утро, чтобы привести план в действие, но теперь мы уже ничего не могли поделать.

Мы так и не легли в ту ночь – простояли во дворе до рассвета.

ПОЛЯКОВ:

– В этот день, часа в два, нас сняли с оцепления и привезли в школу-интернат. Разместили в спортзале. Была команда отдохнуть – помыться, привести в порядок снаряжение, подготовить вооружение. Люди не спали двое суток. Мы понимали, к чему идёт, но ждали приказа сверху. А его всё не было. Нам сказали, что вечером, в районе 19 часов, подъедут Ерин, Степашин и начальник штаба Егоров. Но наступило семь, восемь, десять часов – никто так и не появился.

Мы понимали, что если завтра что-то планируется, людям надо отдохнуть. Руководители построили свои отделы и провели беседу. Я сказал своим бойцам: «Будет штурм, ситуация крайне сложная: стрелять нельзя – в здании заложники, гранаты бросать – тем более. У террористов тяжёлое оружие, гранатомёты. Мы практически идём на смерть. Если у кого-то есть сомнения, разрешаю в операции не участвовать». Никто не отказался.

Соотношение сил у нас с террористами было практически один к одному. По всем правилам для успеха операции атакующих должно быть в три раза больше. По сути, нам предстояло штурмовать крепость, подходы к которой наверняка были пристреляны. Кроме того, по нашим данным, здание было заминировано. Помимо основного здания, на территории были два больших корпуса – травматология и инфекционное отделение, которые могли быть заняты боевиками. Точной информации об этом мы не имели. До начала штурма их предстояло зачистить, чтобы боевики не ударили нам в тыл. Был нарисован план больницы, я проинструктировал отделения, кто откуда заходит. Бойцы пошли спать.

В двенадцатом часу ночи приехал Михаил Егоров и с порога начал распоряжаться: «Руководителями операции принято решение… Мы знаем, что вы – самое подготовленное подразделение в стране, что вы с этой задачей справитесь… В четыре – штурм». Мы ему говорим: «Позвольте! Сейчас уже двенадцать часов, какой штурм? Мы людей только положили. И у нас нет дымов, нет лестниц, нет светозвуковых гранат, техники нет, ничего нет. С чем нам идти, с голыми руками?» Раз его осадили, другой. Он тогда понял, что с нами так не пройдёт. Стал разговаривать поаккуратнее. Это для МВД он целый генерал-полковник. А нам он кто такой?

В итоге он сдвинул время штурма на час и пообещал, что ещё раз приедет через два часа и всё, что нужно, нам дадут. Нам выделили технику, но толку в ней оказалось мало. Если бы он приехал с командирами боевых машин, мы бы замкнули их на подразделение. Но он их не привёз, в результате мы пошли своей дорогой, они поехали своей. Забегая вперёд, скажу, что между нами не было никакой связи. Мы пользовались своей, закрытой связью, они – своей. Взаимодействие на местности осуществлялось через штаб. Согласованности не было никакой.

Мы не понимали смысла этого штурма. Он противоречил всему, чему нас учили раньше. Фактически это была армейская операция, а не работа для спецподразделения. Если произойдёт чудо и мы выполним задачу ценой собственной гибели и гибели заложников, генералы отчитаются об успешном завершении операции. Но если завтра мы не сработаем, МВД и ФСБ будут ни при чём. Это мы не выполним задачу. В плане ответственности руководства это был оптимальный расклад.

Я до сих пор стою на своей точке зрения: надо было в любом случае вести переговоры, как-то убеждать, затягивать ситуацию. Необходимости в немедленном штурме на тот момент не было. Но могли ли мы не выполнить приказ? Нет. Очередной отказ выполнить команду там, в Будённовске, означал бы конец подразделения.

РАМЗАЕВ:

– Ночью пришёл Шамиль, Асламбек Маленький и ещё кто-то третий. Они проверяли весь объект: кто как оборону держит, кто спит, кто не спит из наших. Все уставшие были, все это понимали. Про то, что будет штурм, они ничего не говорили.

Я устал, но меня эта усталость не волновала. Я делал своё дело и ждал, когда мы пойдём до конца. Устал, не устал – какая разница, если скоро умирать. Я поэтому и не ел ничего: зачем набивать брюхо, если скоро умрёшь?

По телевизору показывали пресс-конференцию Басаева, рядом с ним сидел Асламбек Маленький. Я понял, что мои родители теперь догадались, что я захватил больницу. Они знали, что я всегда при Асламбеке воюю. А значит, и я в больнице. Теперь если я погибну, родители сразу поймут, что я погиб, пытаясь спасти свой народ.

Был обычный вечер. Помню, как Муса Насагаев играл женщинам на гитаре. Голос такой хриплый, как у Высоцкого. Ростом маленький, как я. Он сам с Веденского района, в Веденском и Ножай-Юртовском районах хорошо поют. Он пел женщинам, и это успокаивало их немного. Они говорили: «Ох, какой у тебя голос, тебе бы петь, а не воевать». Он потом и правда выступал, его записи есть на «Ютубе».

В тот день я узнал, что к другим боевикам обращались с предложением сложить оружие и уйти домой. Лично меня никто не спрашивал. Но знаю, что кто-то был готов это сделать, чуть ли не подписывали какие-то бумаги, что согласны уйти. Я даже не задумывался об этом.

ФИЛАТОВ:

– В ту ночь мало кто спал. И я не исключение. Заснуть накануне такой операции невозможно. Кемаришь, но не спишь. Я вспомнил рассказ Александра Алёшина, нашего контрразведчика. Как он, одолжив одежду у местного жителя, на скорой помощи – «уазике» «буханке» – повёз в больницу продукты, чтобы посмотреть обстановку на месте. И как заместитель главврача узнал его, и стал кричать медсёстрам: «Этот человек – из “Альфы”, я видел его в штабе. Не говорите ему ничего, они готовят штурм».