– Зачем? – ворчал Толстый. – Ну если ты уверен, что знаешь правду, чего тебе еще, а?

Лом так и замер с рюкзаком на одной лямке:

– А тебе самому не интересно, Толстый? В твоей родной деревне, у тебя под толстым носом такая поляна, а ты… Может, в нашей жизни уже не будет ничего интереснее. Может, наша деревня больше ничем таким не отличится. Может, был колдун. А может, не было, может, здесь химическое оружие испытывали и завтра мы все умрем, как обещал лесник… Может, у нас тут Припять в миниатюре, а мы живем и не знаем!

– И ты хочешь проверить это не только на себе, но и на нас.

– Трусов не держу, – Лом широко повел рукой, показывая на ночной лес.

Мы ставили палатку, Лом воевал с костром. Обычно он зажигает с одной спички, а тут возился, наверное, полчаса. Мы уже палатку поставили, а он все возился. Поджигал бумажку, бумажка гасла. Поджигал еще раз, бумажка загоралась, подносил к хворосту – гасло все. При том что ветра не было, ни ветерочка, что само по себе аномально.

– Сырое, что ли, все? – ворчал Лом, ковыряясь в рюкзаке.

– А я говорил, пошли отсюда!

Толстого он не слушал. Он достал из рюкзака стеклянную бутылку с накручивающейся пробкой и плеснул на ветки:

– Сейчас как миленький загорится!

Запахло бензином. Костер действительно вспыхнул. Пламя взметнулось почти на метр, но тут же осело и загорелось ровно, как надо. Поляна и мертвые стволы озарились желтым светом, и наши тени у костра вымахали размером с дом. На секунду мне показалось, что их больше трех, но пригляделся: нет, все нормально.

– Водички принесите, – нарочито небрежно бросил Лом, и я понял, что ему тоже не по себе.

– А сам?

– За костром следить буду. Боишься – так и скажи.

– А кто не боится? Ты?

– Как вы мне надоели! – Лом взял котелок, фонарь и пошел через поляну к ручью. Надеюсь, хотя бы в правильную сторону пошел. Там ходу минут пять, заблудится Лом только так.

– Эй, я с тобой! – Толстый вскочил и буквально вприпрыжку пошел за Ломом. Я сообразить ничего не успел, как остался один на этой чертовой поляне. Вообще правильно – должен же кто-то следить за костром, но все равно было неуютно.

Несколько минут я слушал шаги Толстого и Лома. Они чавкали по грязи, хрустели ветками, оглушительно в ночной тишине. И мне было спокойно от этих звуков. Потом мне показалось, что звук не отдаляется, и это было странно.

Он не отдалялся. Совсем, ни капельки. В десяти шагах от меня среди мертвых деревьев хрустели ветки и чавкала грязь. Вот уже несколько минут кто-то за деревьями будто маршировал на одном месте. И идущих было больше двух!

Звук разливался по поляне, две, три, десять пар ног шагали где-то за деревьями. Ребята не оставили мне фонарик, и я вглядывался в темноту из-за костра. Костер только поглощал свет.

Ветки уже хрустели где-то у меня за спиной, и впереди, и справа, и слева, невидимые ноги подходили ближе. Я обернулся. Вход в палатку призывно чернел, но прятаться я отчего-то побоялся. Пока я снаружи, хотя бы вижу, что происходит. Я только отодвинулся от костра к палатке, чтобы прикрыть спину, ежели что.

Шаги приближались. Быстро, еще несколько секунд – и я увижу, кто там идет. Точно, что не двое. Человек десять или больше быстро шли ко мне из леса.

И вдруг раздался вопль!

Оглушительный, визгливый, он разнесся по лесу и ответил сам себе эхом. Он доносился из-под земли, и я почувствовал, как она завибрировала под ногами.

Я подпрыгнул, нырнул в палатку и одним рывком застегнул молнию. Земля как будто еще тряслась, я не сразу сообразил, что это мои собственные ноги. Я сидел на корточках в палатке у застегнутого входа, и меня трясло.

Кричали совсем рядом. Будто из-под костра или из-под меня самого. Может, это я кричал? Не…

Снаружи палатки засвистел ветер, и ветка корябнула по стенке. Сверху вниз одним резким движением, как будто собралась вспороть мою палатку… Только не было веток вокруг. Палатка стояла посреди поляны…

Шаги раздавались уже совсем рядом. Кто-то будто бродил вокруг палатки и – раз! – споткнулся о растяжку. Веревка глухо спружинила, брякнула как струна, под чьими-то ногами часто-часто захрустели ветки, под чьей-то решительной рукой вжикнула молния…

Я выкатился в темноту навстречу невидимому врагу. Я вскочил на ноги и стал вертеть головой, как ненормальный: кто здесь?!

Вокруг была темнота. В шаге от меня тлел костер. На темной поляне стояла тишина, ни ветерка, ни шевеления. Несколько секунд я стоял и слушал, вцепившись в трос палатки. Трос был не натянут. На земле поблескивал выдернутый колышек. Мой невидимый гость споткнулся или я сам сейчас выдернул?

В костре шумно шевельнулись угли. Я повернулся: старуха!

Она сидела так же, как в прошлый раз: с палочкой у костра. Белая прядь выбилась из-под платка.

– Я же тебе говорила, чтобы ты сюда не совался. – Голос у нее был скрипучий, нечеловеческий. – Кто сюда придет, здесь и останется. Беги! – Она кинула в меня головешкой.

Я поймал, обжегся и распахнул глаза.

Я сидел у костра спиной к палатке. Земля вокруг была истоптана. Следы большие, человеческие следы, размера, наверное, сорок пятого, точно не мои. На прогнувшемся тросе болтался выдернутый из земли колышек. Я потянулся воткнуть – и увидел свою руку. В ладони, в самом центре, наливался белый волдырь ожога.

В шею мне дунуло прохладой, в ноздри ударил странный запах сухой кожи и полыни. Похоже, но не так резко пахнет от стариков. Что-то шаркнуло по моей куртке, как будто пытались схватить, но не удалось. Сзади! За спиной мирно стояла палатка. Я заглянул внутрь – пусто.

Луна была высоко-высоко. Она была полной и светила, наверное, ярче костра. Впереди замаячил огонек фонарика. Наконец-то!

– Живой? – Лом сверкнул фонариком мне в глаза. – Ну вот и молодец. А Толстый испереживался, как ты тут без нас… – Лом болтал как ни в чем не бывало и прилаживал над костром котелок с водой. Толстый ковырялся в рюкзаке.

Через несколько минут в котелке над костром уже уютно бурлила гречка с тушенкой. На палках вокруг сохли наши сапоги. Я сидел на бревнышке, завернувшись в спальник, цедил чай из горячей железной кружки, чесал босые ноги о засохшую грязь и не мог поверить, что это та поляна, с которой надо бежать.

– А может, старуха – это просто старуха, – философски заметил Лом. – Померла тут где-нибудь и ходит теперь всех гоняет. Кто не своей смертью умер, те и становятся призраками.

– Думаешь, заблудилась и не вышла из леса?

– Или зверь какой задрал. Вы видели ее лицо?

Мы с Толстым закивали. Я отчего-то подумал про росомаху. Видел однажды, что она делает со зверем, попавшим в капкан. Честно говоря, видел только кровь, шерсть и пару косточек. Все остальное выела росомаха. Завалить парня вроде меня ей все-таки слабо, а старуху, думаю, осилит. Медведь опять же… Он еще голодный в мае, ягод нет.