Короче, как-то не задалось у меня. Работать так и не устроился никуда, делать нечего особо, пусто, глупо, чуть не запил, только из-за мамы сдержался. А на Новый год вдруг приезжают ко мне гости: Айдын Казыбеков – тот казах-пулеметчик, помнишь? – с ним парнишка, который дымовую шашку зажег, Гелий Соловейчик, и еще один, я его напрочь не помнил, а он, оказывается, тоже с нами был тогда в Кармахане, один из взвода покойного Золотова, Вова Шевченко. Вот так сюрприз! Они в одной роте после Кармахана отслужили свои два года, дембельнулись в ноябре, потом скоординировались, узнали через военкомат мой адрес, и вот – нежданно-негаданно заявились, с гостинцами, шампанским, маме цветы подарили. И с благодарностями: товарищ старшина, мы вам обязаны жизнью, если бы не вы тогда – ну и все прочее. С мамой так хорошо пообщались, она воспряла даже, рассказали ей, какой я герой, чуть до слез не довели. Ну, от радости, конечно. Потом посидели все вместе, выпили, и Гелик спрашивает, как, мол, дела, замо́к?..

– Замо́к?

Я протрезвел мгновенно, как будто и не выпил за сегодня ни капли.

– Ну да, замо́к, замком взвода, я же…

Тут Славка тоже понял, осекся и замолчал.

Повисла тишина. Я опустил глаза и пытался поймать вилкой кусок сосиски. В магнитофоне еле слышно шуршала, перематываясь, кассета.

– Схожу-ка я капусты еще положу, – наконец сказал Славка, взял миску и вышел за дверь.

Я встал, походил по комнате, зачем-то пошевелил висящие в шкафу вещи, взял со стола паяльник, покрутил в руках, положил на место, снова сел. Вспомнил, что лидер «вежливых людей» всегда держал правую руку в кармане; вспомнил про четкость и военную слаженность действий, про то, как Юре Седому точно в ногу попали первым же выстрелом, а затем умело и быстро наложили жгут – как будто делали так не раз на поле боя. Тогда, кстати, и прозвучало это «замо́к». Вспомнил, как едва ли не всем угрозыском искали преступников с таким погонялом, не замечая очевидного, хотя в армии служил каждый, без всякого плоскостопия. Успел подумать о том, что две руки точно сильнее одной, и тут вернулся Славка.

Натурально, в руке у него была полная миска квашеной капусты. Он плотно прикрыл дверь, сел, поставил миску на табуретку, потом вынул из-за спины вороненый «парабеллум» и направил его на меня. Я не пошевелился.

– Так вот, Гелик меня спрашивает: как дела, замо́к? Ну, я рассказал, они тоже, слово за слово, и в общем, к выводам мы четверо пришли к одинаковым. К таким, что ты, Витюня, с работой своей справляешься из рук вон плохо.

Я открыл было рот, но промолчал. «Парабеллум» смотрел мне в живот, и взгляд этот был тверд, как и держащая его рука.

– Вот и правильно, лучше помалкивай. Потому что сказать тебе нечего. Нас и то не поймал. А я после того случая, когда меня Гелий окликнул, уверен был, что явитесь за мной и ребятами со дня на день. Ты же сам служил, Витюня, причем сержантом, неужели тебя «замок» не называли?

– Я не «замок» был, а «комод». Командир отделения.

– «Комод» он был. – Славка скривился. – Развели тут всякую сволочь, пока мы в чужой стране за Родину бились и погибали. Так что ничего не оставалось нам, как самим поправить социальную справедливость, в меру своих сил и способностей, так сказать.

– Чья идея была? – поинтересовался я.

– Коллективная, – веско ответил Славка. – Сначала просто рассуждали, знаешь, из серии «а вот если бы…». Вот если бы нахлобучить жуликов, которые при должностях и партбилетах, и спекулянтов, и барыг, и всякую торговую мразоту, да так, чтобы всем понятно было, что их не просто на гоп-стоп берут, а со смыслом. Гелик тут же придумал, что можно налеты приурочить к каким-то значимым датам, типа 7 ноября. Он вообще парень с выдумкой, не зря же на искусствоведа учился: и про даты идею подал, и про то, что нужно подчеркнуто вежливо со всеми обращаться, как милиционеры в кино, чтобы обозначить, что мы за идею, а не какие-то уголовники. Про Роб Роя рассказывал, про Дубровского. Ну, а потом дальше заговорили, и так как-то гладко все стало складываться: Вова Шевченко автослесарь по специальности, конкретно мастер по сигнализациям и противоугонкам, для него любую машину открыть и завести не проблема. Айдын сказал, что может оружие достать, вроде какой-то знакомый отца еще с фронта привез несколько трофейных стволов, а в последнее время хотел избавиться, страшно стало дома держать. В общем, посидели, поговорили, посмеялись сами над собой, ребята к себе в гостиницу поехали. А на следующий день снова встретились, чтобы по Ленинграду погулять: Гелик-то сам из Москвы, у нас бывал, а вот Айдын из Усть-Каменогорска, Вова – из Луганска, им еще не приходилось. Ну, прошлись по морозцу, Невский, Литейный, сад Таврический, потом сели в «Медведе» на Потемкинской, взяли по паре подогретого темного и, не сговариваясь, серьезно уже все обсудили. Оставалось только самое главное: определиться с целями, так сказать. Это я на себя взял. Напросился еще раз в гости к Груздю, типа, поговорить, чтобы устроил меня куда-нибудь, помог, так сказать, найти себя в жизни. А он гостеприимный такой, что и понятно: приятно показать старому корешу, какой ты теперь стал великий, особенно если кореш по жизни вышел нищий инвалид. Слово за слово, рюмка за рюмкой, я подвожу потихоньку к теме с бриллиантами, мол, поделись секретами успеха. Короче, если убрать за скобки всю болтовню, он показал мне свою записную книжечку: здесь, говорит, такие люди и имена, что тебе и не снились, а я с ними работаю! Вот, думаю, и славно, а теперь мы поработаем. Подрезал у него эту книжку, пока он поссать выходил, дома переписал, а потом, когда еще раз зашел к нему, чтобы трешку занять, положил на место. Ну, а остальное ты знаешь. Ребята в город приезжали за пару дней до акции, старались каждый раз по-разному, чтобы ты, Витюня, и твои приятели, приди вдруг в голову мысль проверить тех, кто в город прибывает в дни налетов, ничего не заподозрили: Вову знакомые дальнобойщики подвозили, Гелий из Москвы на электричках добирался, Айдын то поездом ехал, то самолетом летел. Проводили разведку, делали дело, делили деньги, и – до новых встреч.

– И на что тратили? Деньги-то немалые.

– Вообще мы сначала так решили: наберем тридцать две тысячи, чтобы семье каждого из наших ребят, кто погиб в Кармахане, дать по тысяче. Вроде как в помощь, всем поровну. А потом уже решим, что и как дальше. Наивные были, думали, что эти тридцать тысяч будем год собирать: деньги-то огромные, две хорошие трехкомнатные квартиры купить можно – а взяли их с первых двух жуликов, представляешь? Ну, тогда уже решили, что всем будет по пять. У носатого этого, которого мы в мае на входе в квартиру прижали, мало взяли, всего десятку, хитрый оказался, но у него мама дома была, не стали усугублять; а вот на квартире, где стрельба вышла, забрали больше трехсот. В итоге летом прокатились по семьям ребят и раздали всем по десять тысяч, как одна копеечка. Я сам ездил к семье Сереги Лесного в Гомель, волновался страшно, не знаю, почему. Но все нормально прошло: вдова его меня увидела, сразу поняла, откуда и кто я. Ну, я не стал в подробности вдаваться, сказал, мол, умер ваш муж мгновенно, в геройском бою. Про деньги объяснил, что собрали всей ротой, кто жив остался, в помощь и как знак благодарности. А вот Зуля, прапорщик, что гранатой себя подорвал вместе с «духами», совсем одиноким оказался. Ни родителей, ни жены, ни детей. Пришлось деньги назад везти. Хотели какому-нибудь детскому дому пожертвовать, ну, типа как Деточкин, но потом решили, что не нужно: сумма большая, подозрения можно вызвать.