час был в церкви, а в келье оставался один его работник, коему мы сказали, чтоб он нёс в церковь к хозяину своему восковые свечи. Работник, взяв несколько, и понёс, а мы, схватя его в дверях, спрашивали:

не украл ли он те свечи,

а ежели пошутил,

чтоб откинул от сундуков ключи, —

и, вскоча в келью, платье и при том два малых пистолета взяли и со оным пришли близ Убогого дому к жителю суконщику Алексею Нагибину, отдали для сбережения те пожитки оному.

На другой день бывшая у сего хозяина работница взяла тайно украденные нами два пистолета, понесла для продажи на Красную площадь. Где оной грек попал ей навстречу, признал те пистолеты и, под видом сторговав, повёл её якобы для отдачи денег в Греческой монастырь, в котором, связав её, со оными представил в полицию. Где и показала она, что взяла их в доме своего хозяина, у коего служит работницей; почему к нам, где мы имели пристань, для забрания нас под караул приехали солдаты, захватили меня да товарища моего Жарова и, взяв те обще с ним принесённые пожитки, привели в полицию. А по запирательству, взяты мы были на очную ставку, где говорили между собою, что овин горит, а молотильщики обедать просят, — то есть чтоб подарить секретаря и повытчика. И, как положили меня для битья плетьми, товарища моего Жарова в то время вывели на крыльцо, откуда он тогда и бежал.

После того недели с три спустя прислал товарищ мой Камчатка старуху, которая, пришед ко мне, говорила:

у Ивана в лавке

два гроша лапти —

то есть нельзя ли из-под караула уйтить.

Я сказал ей:

чай примечай,

куда чайки летят —

то есть я так же, как и товарищ, время к побегу хочу избрать.

Во оных разговорах вдруг взят я был для двоекратного пристрастного подтверждения пред полицеймейстера, которой увещевал меня, чтоб во всем я принёс извинение. Коему я сказал:

здесь в полиции баня дешева —

стойка по грошу,

лежанка по копейке,

только чтоб правому быть.

Потом отведён обратно в тюрьму. В скором времени товарищ мой Камчатка сыскал случай подкупить стоящего на карауле в той полиции вахмистра об отпуске реченной доказательницы для парения в баню, откуда, надев на себя другое, принесённое нарочно платье, она бежала; без которой нечем было мое дело к окончанию привесть, и в скором времени свобождён и я был на расписку конной гвардии рейтара Нелидова.

24

После оного, собравшись мы человек с пять, а именно: столяр Кувай, Легаст, Жузла, Пива да я, пошли на Конную площадь, купили лошадей, на которых поехали в город Кашин, и по приезде стали в Ямской слободе у старосты.

Жили в том городе более полугода,

токмо не учинили ни к кому похода,

сиречь не делали воровства.

А из того поехали ко Фролищевой пустыни. Не доезжая оной, попали встречу нам цыганы, из которых одного сотника их и с кибиткой скрали,

отъехавши несколько, того цыгана связали,

а пожитки его к себе взяли;

и, оставя, поехали ниже Макарья,

что слывёт Шёлковый затон,

где ворам был не малой притон.

При том в то ж время плыли по Волге суда, с которых сшёл хозяин и поехал сухим путём. Мы за ним и, видя, что оной остановился на винных заводах, поворотя, поехали к Макарью для покупки харчу. Ехавши, усмотрели на Макарьевском лугу незнаемо какого звания шестеро человек спящих, у коих, что было, отобрали, чтоб впредь так крепко не спали.

Взошли на Песошной кабак, в котором случилось в то ж время быть человек до семидесяти, и при них атаман Михаило Заря, которым присовокуплены и мы были к ним в товарищи.

25

Покупили у Макарья ружья и пороху, пошли на тот винной завод и, несколько не дошед, сели на три круга, стали варить4 кашу; а на завод послали огневщика для проведывапия, которой по приходе привязан был к столбу. Мы ждали часа с два, атаман послал ещё есаула Камчатку и при том ему приказал, чтоб в случае его несчастия дал знать. Есаул по приходе на завод говорил заводским людям: для чего они без резону к столбу вяжут? Тогда того заводу набольшой, смотря с галереи, приказал есаула Камчатку привязать к тому же столбу.

Есаул, то видя, засвистал, чтоб товарищам своим голос подать.

Атаман, услыша оное, закричал,

чтоб к ружьям скоро бросались

и на завод мешались;

тотчас ружья и сабли похватали,

на тот завод побежали.

Атаман пошёл в солодовой амбар, в котором захватили несколько народу, и в том амбаре заперли. Тогда набольшой стрелял в нас из ружей, токмо тем никакого вреда нам не учинил; напоследок заперся в своих покоях. Мы, схватя от ворот бревно, ударили оным в дверь, которую расшибли в щепы, и взошли в покой. Тогда случившийся у того набольшего Князёк задел по шее нашего огневщика саблей, отчего огневщик упал. Мы тотчас оного Князька, схватя, заперли в нужник, при том ему сказали:

тебе опосле честь будет.

Атаман взошел к набольшему и, видя у него на кафтане звезду,

говорил ему,

что честь твоя с тобою,

а теперь попал в мои руки,

то разделайся со мною;

торг яма,

стой прямо!

Видя яму, не вались,

а с ворами не водись,

не зван в пир не ходи,

сиречь для чего так нечестно поступил;

и хотя грамоте и горазд,

токмо опять не думай, чтобы в наши руки не попасть, —

то есть не дал бы погони.

Взяли у него денег без счёту,

а посуды без весу,

и всё отослали к лесу.

Потом вывели из заходу прежнего Князька, которого атаман спросил: кто он подлинно таков? Он о себе объявил, что грузинской знатной Князь. И, более не мешкав,

поехали мы Кержанским лесом,

где, изобрав место, стояли с месяц.

26

Поехали из того лесу в село Работки, в котором дни три приехал тогда оного села управитель, спросил: какие мы люди? Коему мы о себе объявили,

что мы Донские казаки,

а как увидим деньги,

так не подержут их никакие замки, —

и, более не быв, из того села поехали; при том спросили бывшего тут калмыка: чьего оно господина? Которой объявил, что генерала Алексея Яковлевича Шубина...

— Постой-ка, того...?

— Того самого его. — Неужели, сказали мы, у него летней одежды нет, а всегда ходит в