было бы ничего дурного. Конечно, не стоит строить иллюзий: за кого тебя выдать, решит отец. Он выберет тебе мужа, когда придет время, и если ты будешь в кого-то влюблена, это только добавит страданий.

– Я знаю.

– Если бы решал я, я бы разрешил тебе выйти за кого хочешь, но отец не хочет упускать политической выгоды от твоего замужества, это я хорошо знаю. А любой пошел бы на что угодно, чтобы жениться на тебе. Ты такая красивая! Ну, обещай мне, что приедешь навестить.

– Обещаю.

– И что не будешь плакать, как только я выйду за дверь?

Клеопатра кивнула, хотя две слезинки скатились по щекам. Александр поцеловал ее напоследок и вышел.

Остаток вечера он провел с друзьями на прощальной пирушке и впервые в жизни напился пьяный. С непривычки и прочие напились так, что заблевали пол. Перитас, чтобы не отставать, сделал рядом лужу.

Когда пришлось добираться до своей спальни, Александр понял, что это задача не из легких. Но в какой-то момент в темноте появился кто-то с лампой, поддержал его и помог улечься, провел по лицу мокрой тряпкой, омыл губы гранатовым соком и ушел. Спустя недолгое время этот кто-то снова появился с дымящейся чашей, заставил его выпить отвар ромашки и укутал простынями.

В проблеске сознания Александр узнал Лептину.

Миеза сама по себе была очаровательным местечком, уютно расположившимся у подножия Бермия в окруженной дубовыми рощами зеленеющей котловине, посреди которой бежал ручей. Но приготовленная Филиппом резиденция оказалась так прекрасна, что Александру подумалось, уж не выведал ли его садовник какой-то секрет у персидских гостей, чтобы и в Македонии создать такой же парадиз, как у них в Эламе или Сузах.

Один старый охотничий домик был полностью отремонтирован, и внутри были устроены комнаты для гостей, учебные классы с библиотекой, одеон для музыки и, наконец, маленький театр для постановки драм. Всем была прекрасно известна страстная увлеченность Аристотеля драматическим искусством – особенно трагедиями, но и комедиями тоже.

Там имелся кабинет для классификации растений и фармацевтическая лаборатория, но больше всего удивила Александра студия рисования и живописи с литейной мастерской, полной самого современного оборудования и с самыми лучшими материалами, идеально систематизированными на полках: брикетами глины, воском, оловом, медью, серебром. И все со штампом Аргеадов в виде шестнадцатиконечной звезды, подтверждающим вес и название.

Александр считал, что неплохо разбирается в черчении, и ожидал увидеть маленький светлый класс с несколькими белеными досками и угольными карандашами. Внушительное оборудование показалось ему излишеством.

– Подождем хозяина, – объяснил надзиратель, – твой отец дал мне категорический приказ ничего тебе не говорить. Это должен быть сюрприз.

– Где же он? – спросил Александр.

– Пошли. – Надзиратель подвел его к окну на нижнем этаже, что выходило на внутренний дворик здания, и указал на старшего из троих прогуливавшихся под восточным крылом портика. – Вот он.

Это был человек лет сорока, сухопарый, с прямой осанкой и сдержанными, почти скованными манерами. Маленькие, очень подвижные глазки внимательно следили за каждым жестом собеседников. Грек чуть ли не считывал слова по губам, но в то же время не упускал ничего из происходящего вокруг.

Александр сразу понял, что за ним уже наблюдают, хотя взгляд Аристотеля не задержался на нем ни на мгновение. Тогда он вышел на открытое место и встал перед дверью, дожидаясь, когда философ завершит полукруг портика и подойдет к нему.

Вскоре Аристотель оказался перед ним. У грека были серые глаза, глубоко посаженные под высоким и широким, изборожденным глубокими морщинами лбом, и широкие высокие скулы, подчеркивающие впалость щек. Правильной формы рот затеняли густые усы и тщательно ухоженная борода, очень идущая к выражению задумчивой сосредоточенности на лице.

Александр не преминул заметить, что философ зачесывает волосы с затылка, чтобы скрыть обширную лысину. Аристотель не упустил этого, и его взгляд мгновенно стал ледяным. Царевич тут же потупился.

Философ протянул руку:

– Счастлив познакомиться с тобой. И хочу представить тебе моих учеников: это мой племянник Каллисфен, который изучает литературу и пишет историю; а вот Теофраст, – добавил он, кивнув на собеседника слева. – Возможно, ты уже слышал о его способностях в зоологии и ботанике. Когда мы впервые повстречались с твоим отцом в Ассе, в Троаде, Теофраст тут же отвлекся, чтобы посмотреть огромные древки сарис его копьеносцев. А когда монарх кончил говорить, Теофраст шепнул мне на ухо: «Молодые деревца крупного кизила, срубленные в августе во время новолуния, выдержанные, обработанные пемзой и натертые пчелиным воском. Самые прочные и гибкие в мире растений». Разве не замечательно?

– Да, действительно, – согласился Александр и пожал руку сначала Аристотелю, а потом его помощникам в том же порядке, в каком их представил учитель, после чего сказал: – Добро пожаловать в Миезу. Для меня будет большая честь, если вы соизволите отобедать со мной.

Аристотель не прекращал наблюдать за ним с того мгновения, как увидел, и глубоко восхищался им. «Мальчик Филиппа», как Александра звали в Афинах, обладал сосредоточенной силой взгляда, чудесной гармонией черт и звучным вибрирующим голосом. Все в нем говорило о жгучем желании жить и учиться, о необычайно развитом чувстве долга и усердии.

В это время раздался радостный лай Перитаса, который, ворвавшись во двор, начал пробовать на зуб шнурки сандалий Александра и прервал молчаливое общение между учителем и учеником.

– Прекрасный щенок, – заметил Теофраст.

– Его зовут Перитас, – сказал Александр, наклоняясь, чтобы взять щенка на руки. – Подарок моего дяди. Мать этого малыша была убита львицей во время последней охоты. Я тоже участвовал в ней.

– Он очень тебя любит, – заметил Аристотель.

Александр не ответил, и они отправились в обеденный зал, где царевич предложил всем занять места и сам с облегчением возлег у стола. Аристотель расположился точно напротив.

Слуга принес кувшин, таз для омовений и полотенце. Другой начал расставлять яства: крутые перепелиные яйца, бульон, вареную курицу, потом хлеб, жареного голубя и вино с Фасоса. Третий слуга поставил на полу рядом с ложем Александра миску с похлебкой для Перитаса.

– Ты действительно думаешь, что Перитас очень меня любит? – спросил Александр, глядя на своего щенка, который, счастливо виляя хвостом, сунул мордочку в миску.

– Несомненно, – ответил Аристотель.

– Но это предполагает, что собака испытывает какие-то чувства, а следовательно, имеет душу?

– Это слишком серьезный вопрос для тебя, – проговорил Аристотель, очищая яйцо. – И для меня тоже. Это вопрос, на который не может быть определенного ответа. Запомни одну вещь, Александр: хороший учитель – тот, кто честно отвечает на вопросы. Я буду учить тебя распознавать свойства животных и растений, разделять их на виды и роды, пользоваться твоими