Средневековые люди, независимо от того, были они крещены или нет, продолжали верить в прадедовскую дуалистическую схему сил, управляющих миром, и старались оградить себя, свое жилище и имущество от действия враждебных человеку духов. Традиционные солнечные узоры на жилищах сохранились в северных деревнях до XX в., а охранительно-заклинательная символика вышивки не потеряна до наших дней.

Народный православный «пантеон» в Новгородской земле сложился, по-видимому, в конце XV в. Это предположение подтверждается рядом косвенных свидетельств. Обратимся к списку деревенских святых, почитаемых на Русском Севере до XX в. Православные крестьяне имели обычай «в известных случаях обращаться с молитвою исключительно к тому или другому св. угоднику», в частности, «от скотского падежа — св. Модесту, также Власию, от конского падежа — св. Флору и Лавру, об овцах — св. Мамонту или св. Анастасии, о свиньях — св. Власию Великому, о пчелах — св. Зосиме и Савватию, о курах — св. Козме и Дамиану…»[175]

Покровители пчел — святые Новгородской земли Зосима и Савватий жили и были канонизированы в XV в. Столь важное и доходное дело, как бортничество, не могло долго остаться без христианского покровителя. Видимо, до XV в. бортники на Руси поклонялись какому-то языческому богу, а к концу XV в. это божество «сменили» православные святые.

Любопытно, что с именем святого Зосимы связана еще одна легенда. В 40 верстах от села Белого, на реке Мете, в Боровичском уезде Новгородской губернии, есть камень, почитающийся местными жителями священным. На нем якобы оставил след своей ноги святой Зосима, отдыхавший здесь на пути в Новгород, куда он шел для исходатайствования у веча владельческой записи на свой пустынный остров. Почитание камней-следовиков — наглядный пример религиозного народного творчества.

К концу XV в. относится и икона «Чудо о Флоре и Лавре», на которой эти святые изображены в окружении табуна лошадей. Показательно, что впоследствии православная церковь запрещала изображать святых Флора и Лавра с лошадьми и конюхами. Следовательно, представление об этих святых как о покровителях лошадей сложилось в XIV–XV вв. Впрочем, в Новгородской епархии почитание Флора и Лавра как святых покровителей домашнего скота было узаконено. В «Чиновнике Новгородского Софийского собора», составленном в XVII в., но отражающем реалии церковной жизни более раннего времени, читаем, что 18 августа, в праздник Флора и Лавра («Флоров день») соборные священники с дьяконами «на скотинных дворах, на мельнице и на Красном селе поют молебны и кропят святою водою дворы и во дворех скоты и служебников»[176].

Кардинал д’Эли в начале XV в. писал в Рим: «Русские в такой степени сблизили свое христианство с язычеством, что трудно было сказать, что преобладало в образовавшейся смеси: христианство ли, принявшее в себя языческие начала, или язычество, поглотившее христианское вероучение»[177].

Основная обрядность крестьян-земледельцев была направлена на то, чтобы воздействовать на силы неба, земли и воды с целью обеспечения урожая. Солнце не изменило своего пути по небу с принятием христианства, и весна по-прежнему следовала за зимой. Календарная обрядность вобрала в себя христианские мотивы, но по своей сути осталась природно-языческой. К тому же принципиальных отличий новой религии от старой не было. В христианстве, как и в язычестве, одинаково признавался единый создатель Вселенной, и там и здесь существовали невидимые силы низших разрядов; и там и здесь производились моления — богослужения и магические обряды с заклинаниями-молитвами. Каркасом годичного цикла празднеств и в христианстве и в язычестве были солнечные фазы; там и здесь существовало понятие «души» и ее бессмертия, ее существования в загробном мире. Поэтому перемена веры расценивалась внутренне не как смена убеждений, а как перемена формы обрядности и замена имен божеств. Вспомним, что первое время после принятия христианства на Руси восставали не против новой религии, а против ее носителей — присланных из Византии священников, которые не разбирались в местных обычаях и действовали порой как «слоны в посудной лавке».

По верному замечанию исследователя русского православия Ив Левин, «народная религия русского Средневековья не была ни безыскусственной, ни примитивной. Напротив, она представляла собой в высшей степени сложную и плодотворную культурную систему, которая сохраняет свою привлекательность и спустя столетия»[178].

Процесс религиозного творчества происходил после принятия христианства по всей Руси, но именно в Новгороде он приобрел особую широту и размах. Приведенные примеры подтверждают, что между духовной культурой, с одной стороны, природой, экономикой, социальной структурой и конкретной исторической ситуацией с другой стороны, существует сложный комплекс прямых и опосредованных связей. Если природная среда является ареной существования общества, а социально-экономический уклад — формой материального функционирования общества, то верования, культы, искусство, этика характеризуют душу общества. Богатая и, по сравнению с другими княжествами, спокойная жизнь (Новгород избежал разорительных войн XIII в., город ни разу не был взят штурмом, ни разу не был ограблен до конца XV в.) способствовала развитию культуры во всех ее направлениях, в том числе и в религиозном творчестве.

Мировоззрение средневековых новгородцев было глубоко религиозным, сложным, вмещающим в себя как древние языческие представления о мире, так и оригинально осмысленное православие. Но основой этого мировоззрения была твердая убежденность в богоизбранности Новгородской земли. Вера эта укреплялась с каждым новым «чудом», соответственно трактуемым церковью.

Представляется, что языческое и христианское миропонимание постепенно сливались в культуре Новгорода, и к XV в. религиозное творчество достигло расцвета, породив яркую и самобытную религию. Лишь насильственное включение Новгорода в единое Московское государство прервало этот процесс. Прекращение обычая выборности владыки и жесткие действия в стиле западной инквизиции московского ставленника — архиепископа Геннадия — нанесли первый удар по религиозной свободе Новгорода. В XVI в. появились жесткие церковные каноны, устанавливающие единые для всех православных русских земель нормы — в иконописи, церковных службах, таинствах и даже в семейной жизни. Отношение официальной церкви к народным традициям и религиозному творчеству было прекрасно сформулировано в восьмой главе «Домостроя»: «„Что общего у света со тьмой?“ — как сказал апостол, и как сочетается церковь божья с идолами языческими? какое соучастие верному с неверным? какое согласие Христу с дьяволом?.. Те, которые следуют пагубному колдовству, ходят к волхвам и колдунам или приглашают их в дом свой, желая узнать через них неизреченное нечто, как и те, кто кормит и держит медведей или каких-нибудь псов или ловчих птиц для охоты или развлечения и для прельщения толпы, или верят в судьбу и в родословцы, то есть в рожаниц, и в колдовство по звездам и гадают по облакам бегущим, — всех, творящих такое, повелел собор на шесть лет отлучать от причастия, пусть четыре года стоят с оглашенными, а остальные два года — с верными, и тем самым сподобятся божественных даров. Если же не исправятся они и после отлучения и языческого обмана не оставят, то от церкви — везде и всегда — пусть изгонятся. О волхвах и колдунах говорили богоносные отцы и церковные учителя, а больше всех Иоанн Златоуст говорит: те, кто занимается волшебством и колдовство творит, если даже они и изрекают имя святой Троицы, если даже и творят знамение святого креста Христова, — все равно подобает их избегать и от них отвращаться»[179].