Таким образом, Андреево письмо (куда Борис Матвеевич добавил рассказ и о предыдущей неудачной попытке обратиться в СМИ, и об истязаниях, которым Андрей подвергся за это) нашло адресата. Под видом посетителя в ПНИ пробрался журналист из «Собеседника», отыскал Андрея, долго с ним разговаривал, потом о чем-то секретничал с умным Борисом, после чего в еженедельнике появилась гигантская статья, где подробно были описаны все перипетии Андреевой жизни. «Прошу считать этот материал заявлением в прокуратуру», – писал журналист. И действительно, после прокурорской проверки руководство ПНИ во главе с непотопляемой когда-то Дыней, полетело со своих должностей, а в жизни Андрея настали совершенно новые времена.

После «скандала имени Андрея Павлова» в газеты посыпались письма от молодых людей со схожими историями. Все они были именно инвалидами с ДЦП, две трети – сиротами, но главное, что они, казалось, навсегда вычеркнуты из жизни общества психиатрическим диагнозом и годами живут в подобных заведениях, что и Андрей. Через некоторое время в следствие появления этих писем создали специальную комиссию, затем привлекли основанную в 89-м году Независимую психиатрическую ассоциацию, и через некоторое время в несколько приемов с десятков обратившихся за помощью в СМИ юношей и девушек был снят психиатричесчкий диагноз. Их собрали вместе и направили на постоянное проживание в пансионат для ветеранов труда. Андрею к тому моменту исполнилось двадцать лет.

Жизнь в пансионате оказалась похожей на ту, которая смутно рисовалась Андрею в мечтах. У него была своя комната, которую он мог закрыть на ключ, появилось довольно много личных вещей. О ребятах-инвалидах сняли немало телевизионных сюжетов и документальных фильмов, где Андрей всегда был на первых ролях, как человек, благодаря которому и другие вырвались из лап жестокой системы. Юноше писали письма, к нему приезжали разные люди, дарили ему одежду, книги, постельное белье, полотенца и еду. Его приглашали в гости люди со всех концов еще не вполне развалившейся страны, и он даже съездил один раз по такому приглашению в Анапу к милейшей бездетной пожилой паре. Когда Андрей увидел море, ему стало нехорошо, руки и ноги мелко дрожали, а в горле словно возникла какая-то пленка, которая мешала плакать и говорить. Но дурнота отпустила, и парень часами не вылезал из воды. Он ел, пил, спал, гулял вместе со своими новыми друзьями, охотно и легко рассказывая о своей прежней жизни, словно зачеркивая ее. Воспоминания о месяце в этом раю не раз потом спасали Андрея от черных мыслей, и он не мог внятно ответить на вопрос, почему отказался, когда эти люди предложили его усыновить…

В пансионате у Андрея впервые появились приятели-сверстники. Всем им было чем поделиться друг с другом, у каждого имелась своя, в меру кошмарная, история. Андрей начал курить, у него обнаружились собственные желания и вкусы, а после того, как группа студентов МГУ подарила ему купленный вскладчину магнитофон «Лота-Стерео» и несколько кассет с музыкой, превратился в настоящего меломана. Он, как и все его товарищи по новообретенной жизни, получал пенсию, ее едва хватало на всякие нужды, но Андрей откладывал деньги для покупки новых кассет, собирая свою собственную коллекцию. Еще он оформил льготную подписку на «Московский комсомолец» и альманах «Рыболов-спортсмен», где когда-то увидел фотографию дороги к озеру, втайне надеясь, что нечто подобное обнаружит там еще раз, настолько сильный след отпечатался в его душе благодаря той ничем не примечательной для обычного человека картинке.

Долго ли, коротко ли, но ажиотаж вокруг истории инвалидов-дэцэпэшников постепенно спал. Осталось несколько взрослых женщин, которые продолжали навещать Андрея и в меру сил заботиться о том, чтобы в его жизни были не только казенные обеды, подаваемые в пансионате, но и что-то сверх того. Иногда они забирали его в гости, одного или с двумя-тремя друзьями, устраивали им праздники, отмечали дни рождения, водили в театр, цирк, музеи. Андрей ценил это отношение, ему казалось, что теперь все его любят, и он со всей широтой души готов был дарить любовь и признательность всем, кому было до него дело.

В пансионате стали появляться прихожане восстановленной неподалеку и заново освященной церкви. Группа молодежи из этого храма регулярно приходила к ребятам-инвалидам, они горели ярким ровным светом неофитства, делились им охотно и слегка навязчиво. Андрею понравилось ходить в храм, он плохо понимал, что, собственно, там происходит, хотя ему не раз и не два объясняли суть таинств. В конце концов он даже прошел катехизацию и крестился в компании еще десятка ребят из пансионата, постепенно разобравшись в том, что поют «на крылосе», что следует за чем и в какой момент нужно скрестить руки на груди и смело двинуться к чаше. В храме его обожали, всегда пропускали вперед, доверяли разливать теплоту и счищать накипевший воск с подсвечников. Радость и ощущение неиссякаемой любви наполняли Андрея, и, будь его воля, он бы с удовольствием остался жить в маленьком домике при храме, который занимал сторож – хмурый и неразговорчивый малый, бывший бомж, тоже нашедший наконец свою тихую гавань. Андрей ему безусловно завидовал, понимая, что испытывает неблагодатное чувство, и с силой молился, чтобы было ему от этой зависти избавление.

Тем временем часть помещений пансионата директор сдал в субаренду – разнообразные кооперативы росли как грибы и требовали пространства. Небольшую часть склада арендовали торговцы видеомагнитофонами, они появлялись там изредка, в основном ночами. И вот в одно прекрасное утро в пансионат вошел наряд милиции – торгашей ограбили, срезав замки и вынеся все коробки с «видиками». Милиционеры собрали обитателей пансионата, включая ветеранов труда, вежливо опросили и отпустили с миром – всех, кроме Андрея, которому предложили проехать в отделение. Ничего не подозревающий парень спокойно собрался и поехал, думая, что его показания зачем-то хотят зафиксировать отдельно от остальных, хотя он ровным счетом ничего не знал о том, кто бы мог быть причастным к этому преступлению. В отделении он с удивлением обнаружил того самого церковного сторожа, который часом раньше сообщил милиционерам, будто видел, как Андрей ходит возле двери кооператива и «что-то высматривает», а еще выложил видеокассету, которую якобы этот инвалид-прихожанин ему предлагал купить. Содержимое видеокассеты было непристойным, но об этом Андрей узнал уже после того, как его начали избивать, требуя назвать сообщников, которых он навел на кооператив «Квант».

Андрея хватились к вечеру того же дня, друзья волновались и звонили в отделение, где их грубо посылали. Тогда кто-то догадался поискать в комнате Павлова записную книжечку, где нашелся телефон того самого журналиста из «Собеседника», который первым написал статью о нем. Журналист оказался в командировке, но его жена дала номер какого-то депутата Верховного Совета, он должен был, по ее уверениям, помочь. Депутату звонить было поздно, решили ждать до утра, утром еще раз для верности попробовали дозвониться в милицию, не дозвонились, и наконец отважились набрать номер приемной депутата. Дальше все происходило стремительно: в отделение помчался депутат с помощницей и адвокатом. С того момента, как увезли Андрея, прошли ровно сутки. И за эти сутки его из ходячего больного превратили в инвалида-колясочника, сломав ему в нескольких местах ноги и отбив почки.