Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жил-был на свете один банкир-бизнесмен. Всю жизнь он занимался тем, что пускал в оборот всякую ерунду и зарабатывал на этом огромные деньги. На его языке это называлось «утилизация». И вот наконец банкир умудрился заработать все деньги, которые только существовали на земле, да ещё и одну шестую часть суши в придачу – чтобы всё это богатство разместить. Уселся банкир на денежные мешки, подмял их под себя – сидит, пьянеет от удовольствия. Ни у кого больше денег не осталось – все у него. «Ну, – думает, – теперь-то развернусь, теперь-то позабавлюсь! Теперь всё человечество на меня пахать будет!»
А люди тоже не дураки оказались. Собрались, посоветовались, устроили переоценку ценностей, да и отменили деньги вообще. Не плясать же в самом деле всем под одну дудку. Стали жить по старинке, вспомнили натурообмен. Вот тогда наш банкир забеспокоился, протрезвел. Ему есть захотелось, а купить ничего не может. Попытался сбыть золото ювелирам, а те из принципа его не берут – помнят, кто их когда-то без работы оставил. И дантисты тоже помнят, от кого претерпели, у них на банкира большой зуб. И вообще выяснилось, что память у всех отличная и никто не хочет с банкиром дела иметь. Не осталось на земле человека, которого бы он не обжульничал и не облапошил. Всем прекрасно знаком и его гобсековский профиль, и чичиковский его анфас. А пластическую операцию своими руками не сделать – больно руки у него не стерильные и трясутся от постоянной опаски. Тогда попробовал банкир свой организм подкупить, уж он-то от хозяина только добро видал. Но и тот ведёт себя предательски: сколько денег ему ни сулят, всё равно есть и пить требует. Видно, повернулась удача к банкиру последним своим боком. В общем, пришлось питаться купюрами.
Теперь живёт банкир в одиночестве, жуёт свои денежки. На завтрак у него тугрики, на обед иены, на ужин доллары, вместо десерта рубли. Весьма однообразный стол. Одно развлечение ему: заезжают изредка туристы, изучают процесс утилизации. Любопытно им посмотреть, во что можно превратить бывшее богатство и одну шестую часть суши в придачу.
Одному рыцарю страшно не повезло – угораздило его родиться не в средние века, а в наше смутное время. А время наше характерно не только крайне низкой рождаемостью рыцарей, но и совершеннейшим отсутствием драконов. Неутолённый рыцарский инстинкт буквально замучил нашего героя. Желание убить хоть одного дракона преследовало его с детских лет, а по достижении половой зрелости сделалось просто невыносимым. Рыцарь всюду искал дракона, шарил по всем заповедникам, зоопаркам, кунсткамерам – но нигде не было подходящего, сплошные подделки.
Тогда он решил вывести дракона сам. Поступил в Университет на биофак, кафедра драконоведения. Разбередил мёртвую науку, стал ставить острые опыты, чуть не взорвал лабораторию, а после пустил по всем двенадцати коллегиям неописуемый запах, за что его вскоре и попросили вон. Пришлось продолжать эксперимент дома, в однокомнатной рыцарской квартире.
И вот наконец дракон был выведен – ура! Только получился он хиленький, вяленький, убогий. Вскормлен-то он был куриными сосисками, а не рыцарями, зарядку по утрам не делал, на воздухе бывал редко, чтобы не пугать мирных жителей, – вот и вырос слабый и некрасивый. Одна голова плохо слышит, вторая почти не видит, а третья вообще заваливается набекрень и постоянно чихает. Понял рыцарь, что не убей он дракончика прямо сейчас, тот со дня на день сам загнётся.
И вызвал он тогда дракона на битву. Прямо в прихожей и заколол его десертной вилкой. Всплакнул. А из шкурки сшил себе на память кепочку с тремя козырьками.
Один император прогуливался утром по парку. Первый министр рассказал ему анекдот. Император засмеялся, и у него лопнула верхняя губа, да так сильно, что кровь едва остановили. Обедал император аккуратно, но во время смены блюд вспомнил давешний анекдот, не удержался, прыснул – и нижняя губа его тоже дала трещину. Тогда император подумал так: «Уж лучше я вообще не буду смеяться, а то от моего смеха обязательно идет кровь: не сверху – так снизу».
У одного фотографа была чёрно-белая жена. У всех его коллег жёны были цветные, а у этого – чёрно-белая. Он её очень любил, не жалел на неё плёнки, и ее строгая красота поначалу казалась ему оригинальной. Портреты жены фотографа брали призы на всех выставках. Но через некоторое время фотографу стало надоедать такое бесцветное положение вещей, и он поймал себя на том, что завидует своим коллегам чёрно-белой завистью. Ему хотелось как-то раскрасить свой брак! Чего он только не испробовал: и тонировал жену, и ретушировал, и прибегал к компьютерным фокусам – ничего не помогало. Обратился в конце концов к врачу. Но врач отказался, сказал:
– Чёрно-белых жен уже никто не лечит, это уже вчерашний день, пора, видимо, менять на более новую модель.
Фотограф помучился, погоревал, а потом плюнул – и разошёлся с женой. Сменил окраску, принялся снимать цветных девиц для журнальных обложек. На выставки его работы брать перестали, зато жёлтые издания платили теперь очень хорошо и регулярно, причём зелёными. И вроде бы всё шло отлично, да только ещё через некоторое время фотограф наш как-то скукожился и посерел.
А жена его вышла замуж повторно. Её новый избранник оказался человеком далёким от искусства, мало того – дальтоником. Говорят, они до сих пор живут вместе, счастливы и даже родили двух детей: чёрненького мальчика и беленькую девочку. И вообще – процветают.
Даша с мамой сидели на берегу моря. Море беспокоилось, волновалось. Даша и мама снимали волны на цифровой фотоаппарат и сразу же смотрели снимки – что получилось.
– Вот эта волна хороша! – говорила мама. – А вот эта не очень… А вот эта особенно удалась!
А в это время сидел на морском дне царь Нептун и размахивал своим трезубцем. Махнёт – волна по всему морю проходит, ещё махнёт – еще волна. А он смотрит, любуется.
– Вот эта волна хороша! – говорит. – А вот эта не очень… А вот эта особенно удалась!
Феи, как известно, живут очень долго, а на пенсию выходят очень рано – по вредности. Мало кому из них позволено в пенсионном возрасте колдовать, поэтому единственное, что остаётся таким феям, это давать советы. И вот у одной феи-пенсионерки была внучка, которая училась играть на скрипке. Играла она, честно говоря, не очень хорошо: боялась взять не те ноты и от неуверенности постоянно фальшивила. И когда она фальшивила, откуда-то сверху – то ли с потолка, то ли чуть выше – сыпались на бабушку с внучкой ржавые гвозди, ветошь, опилки, кусочки битого кирпича и прочая дрянь. Ударяло-то не больно, но сколько мусора приходилось выносить после каждого занятия! Фея долго терпела это безобразие, а потом сказала внучке так:
– Всё это, милочка моя, происходит оттого, что ты не любишь ноты, которые извлекаешь. А в любви нуждаются даже фальшивые ноты. Не бойся их брать, бери их, только относись к ним иначе.