Эта мысль, возможно, пришла ко мне запоздало. Суровое, жесткое напоминание, что лесу верить нельзя. Деревья могут плести заговоры. Они наблюдают. И они просыпаются.

Я отвожу взгляд от гор и спрашиваю:

– Вы сегодня утром здесь никого не видели?

Мистер Перкинс вытирает вспотевший лоб, затем прикладывает к нему руку козырьком и смотрит вокруг, напоминая капитана, который высматривает землю посреди бескрайнего синего моря.

– А ты кого ищешь? – спрашивает он.

Я не уверена, что мне хочется что-либо объяснять ему про Оливера. И вообще обо всем. Поэтому я просто говорю.

– Парня одного из лагеря.

Мистер Перкинс тяжело, словно на трость, опирается на ручку старой проволочной метлы и спрашивает:

– Те парни беспокоят тебя? – его лицо становится серьезным, седые брови поднимаются дугой. Мистер Перкинс готов защищать меня. Вообще-то я отношусь к нему почти как к своему дедушке, а порой мне кажется даже, что он заботится обо мне больше, чем моя собственная мать. – Если они только посмеют сказать про тебя что-то нехорошее, дай мне знать, а уж я…

Он боится, что меня в лицо будут называть ведьмой. Будут швырять в меня камнями, как привыкли это делать местные жители, завидев возле озера кого-то из Уокеров. Он беспокоится, что я могу оказаться хрупкой, как лед, и сломаюсь от резкого слова.

Но я унаследовала от бабушки гораздо больше, чем он думает.

– Они ничего мне не сделали, – успокаиваю я его и даже улыбаюсь.

Мистер Перкинс выпячивает подбородок.

– Хорошо, хорошо, – говорит он, затем распрямляет плечи, борясь со своей уставшей, сгорбившейся спиной. Его левая рука начинает дрожать – такое в последние годы случается довольно часто, – и мистер Перкинс прихватывает ее своей правой рукой, чтобы унять дрожь. – Нет, сегодня утром я никого здесь не видел, ни парня, ни оленя, ни потерянной души.

– Он мог и раньше пройти, еще до рассвета, – я поджимаю губы, мне становится неловко за свой глупый вопрос. Что я отправилась по оставленным в снегу следам Оливера.

Пытаюсь представить, как Оливер затемно, не попрощавшись, выходит из дома и петляет среди деревьев, словно желая что-то скрыть, и не хочет, чтобы его выследили.

Оливер ушел, и боль начинает иголками впиваться мне под кожу. Я не хочу этого чувствовать. Глубже я эту боль не пущу. И не позволю этому парню выбить меня из колеи.

– Извини, но тот, кто здесь прошел, был умнее кролика, – качает головой мистер Перкинс. Он обводит озеро взглядом, словно припоминая что-то, почесывает под шерстяной шапочкой, из-под которой вылезает клок его седых волос. – Сама знаешь, найти кого-то в наших лесах сложно… – он вздыхает и добавляет, переминаясь с ноги на ногу: – Если этот кто-то не хочет, чтобы его нашли.

Фин убегает с причала, возвращаясь к оставленным на снегу следам Оливера.

Вероятно, мистер Перкинс прав. Если Оливер не хочет, чтобы его нашли, то, наверное, мне лучше всего оставить его в покое. Вернуться домой. Я бросаю взгляд на горы, с которых сползает и начинает опускаться над озером темная волна облаков.

– Через час примерно буря, похоже, начнется, – говорю я мистеру Перкинсу. – Может, вам лучше домой уйти?

Мистер Перкинс издает странный смешок, который, кажется, зарождается у него где-то глубоко внутри, даже, может быть, начинается от пальцев ног.

– Ты точь-в-точь как твоя бабушка, – говорит он, прищелкнув языком. – Всегда обо мне печешься, – он машет рукой и начинает снова скрести своей метлой по доскам причала. – В моем возрасте час тянется как целая вечность, – добавляет старик, сметая снег с причала на замерзшую поверхность озера. – Уйма времени.

Вместо того чтобы попрощаться со мной, он начинает напевать себе под нос знакомую мне песенку – ту самую, что очень любила бабушка. Поется в ней, насколько я помню, о каких-то потерявшихся зябликах, что улетели слишком далеко на восток с ядовитыми ягодами в лапках. И искали там всех, кто устал и у кого разбито сердце. А еще о том, как мимолетно время и как стремительно оно ускользает, словно вода сквозь пальцы. Услышав эту песенку, я чувствую боль в груди, и меня охватывает странная печаль, от которой я, наверное, никогда не избавлюсь.

Эта песенка заставляет почувствовать себя совершенно, невероятно одинокой.

Взяв след, Фин направляется вдоль озера, и я вновь думаю, что не следовало бы, наверное, идти за ним. Но любопытство…

Оно гвоздем сидит у меня в голове и подстегивает меня.

Я пробираюсь по глубокому снегу, под грозовым небом, иду до тех пор, пока мы с Фином не оказываемся в месте, где следы Оливера сворачивают в сторону от озера. Отсюда они ведут к деревьям – в той стороне я очень редко бываю.

Там всегда царит тьма. Там я видела бродящие в сумерках тени – призраки людей, которые до сих пор не знают, что уже умерли. Это место Уокеры стараются избегать.

Кладбище.

Оно расположено между скалистым берегом и лесом так, что от озера его видно со всех сторон. Примерно сто лет назад, когда умер первый из поселенцев, те, кто его хоронил, далеко идти не стали. Отошли совсем немного от берега и решили, что это место для могилы ничем не хуже любого другого. Так была выбрана земля, в которую до сих пор опускают мертвецов.

Фин вбегает на кладбище, останавливается перед выстроившимися в ряд старыми могильными плитами, сует нос в снег, разрывая его лапой. Мне не хочется находиться здесь, среди мертвых, но я иду по следам Оливера до самого конца.

У меня мурашки бегут по коже. Виски зудят, словно по ним жуки ползают. Я опускаюсь на колени перед могилой, у которой обрываются следы Оливера, и провожу ладонью по каменной плите, смахивая с нее снег. Мне не нужно читать надпись, я и без того знаю, кто похоронен в этой могиле. Точно так же, как знаю почти все могилы своих предков.

Уилла Уокер лежит здесь, под двумя метрами жесткой спрессовавшейся земли и глины. Уилла Уокер.

Парни из лагеря часто приходят сюда, к могилам Уокеров. Пьют пиво, воют на Луну, трут ладонями о могильные плиты, чтобы загадать желание. Здесь, собравшись вместе, они любят пугать друг друга. А на Хеллоуин сюда еще и молодежь из Фир Хэйвена подъезжает, разбивает лагерь прямо среди могил, и начинаются бесконечные истории об Уокерах, а затем попытки сотворить свое заклинание и заколдовать кого-нибудь. Чушь, одним словом.

Но зачем Оливер пришел сюда, на могилу Уиллы Уокер, которая своими слезами наполнила озеро и сделала его бездонным? Которая выплакала за свою жизнь больше, чем все остальные Уокеры, вместе взятые. Слезы ее, говорят, были солеными как море. А ночная тень Уиллы могла бы всемирный потоп устроить.

Я прижимаю ладонь к могильной плите, словно хочу проникнуть в прошлое сквозь ее шершавую, выветрившуюся поверхность и увидеть стоящего над этой могилой Оливера, прочитать мысли, которые были у него в голове. Если бы только у меня была ночная тень, способная вытаскивать воспоминания из любых предметов! Вот тогда я бы всегда знала правду.