Я приказал механику-водителю не ускорять ход, сколь бы ни была велика опасность от артобстрела, поскольку мне была невыносима мысль о том, что под гусеницами нашего танка могут погибнуть женщины и дети. Люди уже сами оценили такую возможность, исходящую от нас опасность, и старались уйти с центральной части улицы, стремясь двигаться ближе к остаткам разрушенных домов, по дорожкам вдоль улицы или даже под деревьями, которые росли вдоль улицы, чтобы иметь хоть какое-то укрытие от обстрела. Те, которым удалось это сделать, брели там в страшной тесноте, остававшиеся на самой улице старались как можно быстрее пройти ее и добраться до ее конца, откуда, как они знали, начинался путь на запад. Наконец, довольно медленно, но все же пространство перед нами расчистилось от беженцев.

Поскольку улица опустела, мы смогли увеличить скорость и некоторое время двигались, делая около 20 километров в час, направляясь к западному концу улицы, который можно было узнать по двум высоким домам. Я по-прежнему ехал, высунувшись из люка башни, хотя обломки домов и осколки все так же свистели вокруг; прибившиеся к нам беженцы по-прежнему сидели, скрючившись, на крышке моторного отсека, судорожно хватаясь за вентиляционные решетки и крепления для наружного снаряжения. Мне уже начинало казаться, что мы так успешно доберемся до западной оконечности улицы, – но тут без всякого предупреждения один из идущих перед нами «Королевских Тигров» резко затормозил, даже сдал назад от замыкающих улицу высоких домов, выпустив целый сноп искр из выхлопных горловин. Остановившись, он развернул башню и открыл огонь из орудия, направленного со снижением, по пространству за улицей, по какой-то цели, закрытой для нас углом здания.

У меня появилось чувство, что красные как бы играют с нами – просто маневрируют вокруг нас ради спортивного интереса. Они дали нашей колонне войти в город и заполнить собой узкую улицу, потом открыли огонь в тот момент, когда мы были наиболее уязвимы. Теперь они зажали нас здесь, заперев в тесном пространстве, в этом туннеле смерти, когда наши самые мощные танки уже ушли куда-то из этого города.

Еще один артиллерийский снаряд взорвался позади нашей «Пантеры», и я услышал стоны и крики тех, кто ехал на нашей броне, когда осколки снаряда попали в них. Часть этих осколков хлестнула и по башне, большинство рикошетировало от нее, но какие-то, отразившись от командирской башенки, вонзились мне в спину, и я буквально рухнул вниз, в башню, раздираемый болью в спине. Чтобы удержаться на ногах, мне пришлось опереться на замок 75-миллиметрового орудия, а заряжающий поддержал меня и принялся снимать с меня куртку, чтобы осмотреть рану. Рядом с «Пантерой» гремели новые разрывы, стальные осколки хлестали по броне и раскачивали танк, как лодку на волнах. Боль в спине отвлекла меня от мыслей о том, что стало после этих разрывов с людьми, остававшимися на улице. Пока заряжающий добирался до моей раны в спине, в промежутках между разрывами снарядов и грохотом орудия «Тигра», я слышал громкие крики о помощи и стоны снаружи. Еще мне показалось, что я слышу стук по броне от людей, пытающихся взобраться на корпус «Пантеры» и отчаянно вопиющих о помощи. На одно мгновение в открытом люке башни появилось перекошенное от ужаса лицо женщины, умоляющей пустить ее в танк. Вероятно, я разрешил бы ей забраться к нам, но в этот момент раздался новый разрыв снаряда близко от нас, и женщина исчезла в облаке дыма и рое осколков.

Я понял, что Хальбе методично уничтожается – от одного конца до другого, секунда за секундой. Когда мой заряжающий удалил из моей спины второй из двух осколков, а потом плеснул в рану обеззараживающее средство, я невольно зарычал от боли, хотя понимал, что мне надо быть благодарным за то, что я нахожусь в танке, под прикрытием брони, а не на улице, в самом водовороте беспощадной бойни.

Я проглотил таблетку амфетамина и позволил заряжающему вколоть мне дозу морфия из шприц-тюбика, достаточную, чтобы избавить меня от боли, но недостаточную, чтобы погрузить в глубокий сон. Когда эти средства начали действовать, я почувствовал, что тело мое будто одеревенело, а руки и ноги мне не принадлежат. Я припал к переднему прибору наблюдения и увидел, что стоявший перед нами «Королевский Тигр» медленно продвигается вперед, окруженный толпой вооруженных солдат, беженцев и других людей. Рядом с кормой танка стоял «Кюбельваген»[32], и солдаты дрались за место в нем, осыпая друг друга дождем ударов. Один из солдат выхватил пистолет и выстрелил офицеру в грудь, а затем, когда «Королевский Тигр» стал рывками набирать скорость, его занесло вбок, широкие гусеницы танка подмяли под себя «Кюбельваген», мертвого офицера, убившего его солдата и всех остальных, успевших забраться в автомобиль.

Среди разрывов снарядов, крушащих стены домов вокруг нас, и горящих зданий, рушащихся в клубах дыма и тучах искр, мы продвигались вслед за «Королевским Тигром», покинув главную улицу городка. При этом нам пришлось еще раз проехаться по уже раздавленному «Тигром» «Кюбельвагену» с перемолотыми человеческими останками в нем. Заворачивая за угол, я увидел цель, по которой «Тигр» вел огонь: это были два танка Т-34, стоявшие между двумя зданиями, их передние броневые плиты были снесены снарядами «Тигра», тела членов их экипажей в тлеющем обмундировании свешивались из открытых люков. Была ли это последняя засада красных, или они приготовили нам новые «сюрпризы» в будущем?

Рядом с нашей «Пантерой» брела, спотыкаясь и порой падая, неровная масса беженцев. Новая дорога предоставляла меньше возможностей для укрытия, поскольку была открыта с одной стороны, но это обстоятельство позволяло людям рассредоточиться в открытом пространстве слева от нас, чтобы избежать снарядных разрывов, которые продолжали греметь вокруг. За все время, проведенное мной на Восточном фронте, мне не приходилось видеть артобстрел такой интенсивности: снаряды падали буквально один за другим, земля и пыль, поднятые одним разрывом, не успевая осесть, снова поднимались еще выше в воздух разрывом нового снаряда. Наряду со снарядами на улицу и открытую местность падали и воспламенялись зажигательные ракеты.

Возможно, причиной тому были принятые мной обезболивающие препараты, но я почему-то оставался равнодушен к зрелищу этих реактивных снарядов, взрывающихся посреди толп беженцев и солдат, превращая их в гротескные горящие фигуры, извивающиеся от нестерпимой боли. Их горящие очертания еще оставались жить на сетчатке моих глаз, тогда как сами они падали и исчезали в дыму. Один из взорвавшихся реактивных снарядов обрушил свое адское содержимое на двух лошадей, тянувших телегу с беженцами. Бедные животные поднялись на дыбы и стали