Очутившись в прохладном коридоре, он сразу же испытал чувство облегчения, тем не менее не отказался от помощи Розалинды. Так приятно было чувствовать рядом с собой эту высокую девушку, ее тело. Возле Луизы он всегда ощущал себя настоящим великаном.

Обнявшись, они поднялись по лестнице в комнату Стивена. Розалинда подняла свои темные глаза, полные заботы, и спросила:

— Вы уверены, что с вами все будет в порядке? Он кивнул:

— Просто сильно закружилась голова. Как вы сказали, вчера меня ударило бревном. Но почему то кажется, будто это было давным-давно.

Откинув волосы, она обнажила его зашитую рану.

— Воспаления нет. И всё же… все же вам лучше не уезжать завтра. Подождать, пока голова перестанет кружиться.

Он не преминул воспользоваться представившимся ему поводом:

— Вы правы. Я должен отложить отъезд, хотя бы на один день.

Им пора уже было разойтись, но они продолжали стоять, глядя друг на друга. Она все еще была совсем рядом, теплая, женственная, неотразимо соблазнительная. Ему так хотелось погладить ее шелковистые волосы, поцеловать в полные губы, как он это сделал в предыдущую ночь, когда Розалинда оказалась рядом на кровати…

Не раздумывая он притянул ее к себе и поцеловал. Тихо вздохнув, она обвила руками его шею. От нее пахло шампанским и какими-то пряностями. Он провел руками по ее крутым бедрам, и в нем жарким пламенем вспыхнуло желание. Этот поцелуи никак не походил на тот, каким они обменялись прилюдно. Просто сводил с ума.

Нет, он не должен так поступать.

Стивен почувствовал, что все плывет у него перед глазами, хотя полученный им накануне ушиб был тут явно ни при чем. В моргающих глазах Розалинды он уловил то же смятение, какое испытывал и сам.

— Простите, — неуверенно проговорил он, смущенный и пристыженный своей невыдержанностью.

— У вас какая-то особая ужасная способность, — сказала Розалинда. — Вы забываете, что я добропорядочная, респектабельная вдова. — Она не спеша убрала руки с его шеи и шагнула назад. — Стыжусь признаться, но мне очень понравился этот поцелуй.

— Мне тоже. У меня такое впечатление, будто вы просто созданы для поцелуев. Как ни одна другая женщина. И все же то, что я не устоял перед искушением, не делает мне чести. — Поколебавшись, он завершил свою мысль: — Вы так прелестны и милы. Вы… до глубины души… трогаете меня.

Она приложила руки к его щекам, ее пальцы слегка скользнули по его скулам.

— У нас с вами какие-то особенные отношения, — сказала она. — Они напоминают собой хрупкий бутон, которому никогда не суждено развернуться в большой яркий цветок. — Она коснулась его губ легчайшим поцелуем. — Никогда-никогда.

Она повернулась и пошла по коридору к своей комнате. В ее покачивающейся фигуре таился какой-то бессознательный вызов. Он проводил ее взглядом, ощущая сильное желание, лишь частично плотское, на самом же деле гораздо более глубокое.

Ему понадобилась вся его воля, чтобы не последовать за ней.

Закрыв за собой дверь, он прислонился к ней спиной и стиснул пальцы в кулаки. Быть герцогом — значит быть обреченным на одиночество. В лицо тебе всячески льстят, а за спиной, вероятно, проклинают на чем свет стоит. Если не считать горстки друзей, он всегда чувствовал себя оторванным от всего человечества.

Но вот сегодня вечером, на несколько часов, он сумел слиться с дружеской, исполненной терпимости труппой, которая приняла его таким, каков он есть. Это короткое время он, казалось, нежился под пуховым одеялом, защищавшим его от лютого холода вечности.

Стоя во тьме, он смотрел на бледные занавески, покачиваемые легким ветерком, который струился через открытые окна. До этого вечера он даже не знал, как жаждет простого человеческого общения. Почему же он должен покинуть людей, среди которых чувствует себя счастливее, чем когда бы то ни было прежде?

Если для того чтобы вернуться в аббатство, надо было расстаться только с Розалиндой или только с дружески расположенной к нему труппой, он, пожалуй, смог бы преодолеть свое нежелание. Однако все вместе они оказывали на него опасно сильное воздействие. Именно это отчасти внушало ему мысль об отъезде. В его положении нельзя хотеть слишком многого. Особенно сейчас, когда у него фактически нет будущего.

Пораздумав, он, однако, решил, что у него нет очень уж веской причины торопиться с отъездом. Он чувствует себя еще достаточно хорошо, чтобы скрывать свое состояние. К тому же вряд ли кто-нибудь из труппы хочет, чтобы он уехал, тем более что он приносит кое-какую пользу. Да, он останется еще на несколько дней. Может быть, на неделю.

Придя к этому решению, он испытал такое облегчение, что едва опять не переиграл все карты. Черт возьми, имеет же обреченный человек право хоть на какие-то удовольствия! Выработанное всей его жизнью самообладание поможет ему не допускать ничего дурного в отношении Розалинды. Не пить больше шампанского и не оставаться с ней наедине.

Вновь в мире с собой, он разделся впотьмах и нырнул под одеяло. Но когда откинулся на подушки, то вдруг с необыкновенной отчетливостью вспомнил, как держал девушку в своих объятиях. Он перекатился на бок, ощущая в душе зияющую пустоту. Будь она проклята, эта болезнь, которая заставляет видеть все в черном свете.

Он закрыл глаза, хорошо сознавая, что поступил не очень-то хорошо. Пожалуй, не стоило ее целовать, но он знал, что донесет воспоминание об этом поцелуе до последнего, не такого уж далекого, дня своей жизни.

Джордж Блэкмер вышел из своего фаэтона и поднялся по массивным каменным ступеням Ашбертонского аббатства.

После того как на его стук дверь открылась, он сказал:

— Доложите герцогу о моем прибытии. Обычно каменное лицо дворецкого Оуэнза странно дрогнуло.

— Его милость… в отсутствии Блэкмер снял перчатки.

— Послушайте, я же врач герцога, а не какой-нибудь назойливый посетитель. Он непременно захочет меня видеть.

После некоторого колебания Оуэнз наконец сказал:

— Герцога нет в его резиденции. Он уехал один, никому ничего не сказал о своих планах. Я… мы все несколько обеспокоены.

Брови Блэкмера вопросительно изогнулись.

— Один? Дворецкий кивнул.

— Ускакал на лошади, даже не взяв с собой своего лакея. Сразу же после вашего последнего посещения.

— За эти две недели он не прислал даже какой-нибудь записки? — недоверчиво спросил Блэкмер.

— Нет.

— Вы никому не сообщили о столь продолжительном отсутствии герцога?

— А кому мы должны сообщить? Его светлость имеет полное право ехать куда захочет. Вот только, — Оуэнз сглотнул, — он никогда не вел себя так необычно.

Поступок и в самом деле необычный. Блэкмер наблюдал за Стивеном вот уже много лет и был уверен, что тот никогда еще не совершал ничего столь непредсказуемого. Хотя, несомненно, смертный приговор может нарушить душевное равновесие любого человека.