Майкл настороженно всматривался в лицо приятеля. Бобби, зажмурив глаза, пытался вспомнить слова Лоры Палмер, по они не приходили ему на ум.

Он все напрягал и напрягал намять, до боли сжимал пальцы. Его суставы побелели, губы казались в наступающих сумерках фиолетовыми. — Бобби, ты выбрал не самое удачное место и время для воспоминаний. Я уже начинаю жалеть, что поехал с тобой. — Подожди, подожди, Майкл, я обязательно должен вспомнить. Лора говорила что-то про огонь, через который мы должны пройти. — Да, — припомнил Майкл, — я тоже слышал от нее эти слова. Какие-то странные… Я думал, это стихи какие-нибудь, ведь Лора любила мигать наизусть стихи. — Нет, нет, — шептал Бобби, — она это говорила каким-то особенным голосом, так, будто эти слова я должен был запомнить… Она даже просила повторить их… Огонь, огонь, — повторял Бобби. — Лоре вообще нравился красный цвет, она была к нему неравнодушна. — Слушай, Боб, я уже устал повторять, мне надоело здесь. Я хочу вернуться домой. Мне надоело вспоминать. — Нет, Майкл, мы не зря приехали сюда. Только тут, вдалеке от города, вдалеке от суеты я смогу вспомнить то, что нужно. Ну, давай, припомни, что же могла говорить Лора.

Майкл задумался… — Нет, что-то ничего такого я не могу припомнить. — А ты постарайся, — настаивал Бобби.

Майкл посмотрел на исчезающий за горизонтом диск солнца. — Я могу вспомнить только одно. — Что же? — насторожился Бобби. — Я вспомнил, как впервые попробовал с Лорой наркотики. Тогда тебя с нами не было. Мы были вдвоем. — Ну? Ну? — Бобби напряженно всматривался в лицо своего приятеля. — Да, мы тогда боялись, очень боялись, чтобы кто-нибудь не застал нас за этим занятием. Мы тогда отошли от школы подальше, к заброшенному складу. Ты же знаешь, там раньше был какой-то пакгауз…— Конечно, знаю. Это такое невысокое здание…длинное, из красного кирпича? — Да, именно слово красное и заставило меня вспомнить это здание. Там такая глухая, без окон, кирпичная стена. Много-много кирпичей, от них прямо рябит в глазах. Мы устроились с Лорой на штабеле бревен. Она достала маленький пакетик с белым порошком, и мы принялись его нюхать через обрезок пластиковой трубки. Ну, знаешь, такие, как в капельницах в больнице. — Да, у меня и сейчас в кармане лежит такая, — Бобби зачем-то полез в карман и достал оттуда короткий обрезок пластиковой трубки. — Так вот, мы устроились на бревне и принялись нюхать кокаин. Мы были еще очень неопытными. Мы не знали, сколько можно вдохнуть, а сколько нельзя, и перебрали дозу. Да-да, именно перебрали, потому что со мной больше такого никогда не было. Сперва мне показалось, что все осталось на своих местах, лишь только легкое головокружение. Я попробовал подняться, но ноги не слушались, и я вновь опустился на бревна. Лора улыбнулась, глядя на меня, и сказала: «Подожди, сейчас начнется, сейчас увидишь сны. Они будут цветными и фантастическими.»— И что же произошло? — поинтересовался Бобби. — Я сидел и смотрел в стену. Мне не хотелось ни шевелиться, ни говорить. Просто было очень хорошо, смотреть на кладку. И тут, Бобби, представляешь, эти кирпичи вдруг начали, как шуфлядки из тумбочки письменного стола, выдвигаться одна за другой. Они выдвигались из стены и задвигались: маленькие красные керамические шуфлядки. — А что Лора? Что тогда было с ней? — Лора… она как будто бы знала, что со мной происходит. Я каким-то образом видел и стену и ее, хотя она сидела рядом. Я видел как выдвигаются и задвигаются шуфлядки. Мне не нужно было прикасаться к ним руками: они повиновались моему взгляду. И в каждой шуфлядке обязательно что-нибудь лежало: какая-нибудь вещица, фотография. Я хоть и сидел внизу, но как-то, сквозь дно, умудрялся увидеть, что лежит в ящичке. — Чьи, чьи фотографии ты видел? — Многих. Я видел знакомых, родственников, друзей. Там были фотографии всего нашего класса. Я видел Донну Хайвер, видел Джозефа, тебя, Бобби, твоего отца. — А кого-нибудь незнакомого там не было? — Да. Вот именно про это я и хотел рассказать. Когда мне начало казаться, что эти шуфлядки никогда уже не остановятся, и будут выдвигаться и задвигаться без конца, внезапно наступило затишье. Стена вновь стала монолитной. И тут посередине выдвинулся один кирпич, и из него вылетела фотография. Она была абсолютно красной. На красной бумаге. Таких в жизни я никогда не видел. — И кто же, кто был на ней? — Там был какой-то странный человек, скорее всего, карлик. Он сидел на стуле и стул этот казался огромным, или же человек казался маленьким. И эта фотография, Бобби, она была как живая, — Майкл встряхнул головой, словно отгоняя воспоминания.

Бобби смотрел на него, ожидая продолжения, но тот молчал. — И что же, что было дальше, Майкл? — Все… Я тогда закрыл глаза и провалился в небытие. Когда я очнулся, рядом, поджав под себя ноги, на бревне лежала Лора. Она спала, но я тогда, испугавшись, подумал, что она мертва. Я принялся ее трясти и никак не мог привести в чувство. А она все шептала про красный цвет, про огонь, через который нужно идти…— Ты рассказывал потом о своем видении Лоре? — Конечно. — И что же она? — Она смеялась. — Не может быть… Она ведь очень любила всякие Странные истории, любила рассказывать о том, что с ней самой происходит, когда она принимает наркотики.I

Мне кажется, что она и принимала их из-за того, чтобы потом иметь возможность рассказывать. — Нет, — задумался Майкл, — тогда она просто засмеялась, сказала, что такого не может быть, что красных карликов не существует на свете, а уж тем более не могут выдвигаться из стены кирпичи, как шуфлядки. — По-моему, Майкл, — заговорщицким шепотом промолвил Бобби, — ты вспомнил, в самом деле, важную вещь. — Не думаю, — немного растерянно проговорил Майкл.-Что может быть важного в моих наркотических видениях? — Я теперь понял. Я понял кое-что в смерти Лоры. Майкл заинтригованно посмотрел на Бобби, как будто тот мог назвать имя убийцы. — Нет, Майкл, я немного не о том. Просто, согласись, вся наша жизнь — как эта большая кирпичная стена. Она кажется монолитной и все то, что находится внутри, скрыто от чужих глаз. Но стоит лишь задуматься, повнимательнее посмотреть на нее, как начнут выдвигаться маленькие шуфлядки, в каждой из которых спрятана или тайна, или безделушка, или какая-нибудь гадость. И вот я сейчас понял, Майкл, что в моей жизни, в моей стене, есть только несколько шуфлядок, куда стоит заглянуть, а остальные не нужно и выдвигать: в них нет ничего интересного. Одни пусты, а в других — только хлам. — А у Лоры? — спросил Майкл,-у Лоры, по-твоему, было что-нибудь интересное в шуфлядках? — Лора… — мечтательно протянул Бобби,-Лора -это совсем другое дело. Ее стена — это сплошная тайна. И просто никто не знает, ни шериф, ни специальный агент то, как можно заставить шуфлядки выдвигаться. Нужно найти потайной рычажок, и они сами начнут показываться одна за другой, будет появляться на свет их содержимое. И вот так, в беспорядочном движении можно будет найти систему, понять, почему одна выдвигается раньше другой, почему третья не открывается вовсе. И тогда из пестрой разрозненной мозаики можно будет составить картину жизни Лоры Палмер. Ведь никто не знает ее жизни целиком. Каждый знает только маленький кусочек. И мы все действуем поодиночке. Каждый ищет свое, зная заранее ответ. — Конечно, — догадался Майкл, — и поэтому ответ у каждого свой. Вот если бы можно было договориться, все сложить воедино, тогда… Бобби прервал его фразу: — Но, Майкл, такого никогда не получится. Мы даже с тобой не можем договориться, тем более, нам не дано понять Лору до конца. Каждый знает только часть ее жизни.