Теперь мне предстоял год подготовки к вступительным экзаменам на юрфак. Я мог, конечно, выбрать кафедру экспериментальной астрономии вместо астрофизики, но все равно весь первый курс нам бы пришлось пересекаться с Таней на лекциях.

– Поговори с ним, может, тебе он откроется, – услышал я из кухни.

Тетя Маша, шоркая тапочками, с двумя полными кружками чая зашла ко мне в комнату.

– Антон, как ты?

– Я? Хорошо! – артистично ответил я.

– Что произошло? Почему ты не пошел в астрофизики? – поинтересовалась она, устроившись за моим письменным, словно у себя в кабинете.

– Теть Маш, – нахмурившись, начал я, не будучи готовым открывать ей свою душу, – я просто так решил. Порой полезно начать все с чистого листа.

Она подождала немного, возможно, я решусь на признание. Но во мне не дрогнул и мускул. Тогда Мария Павловна, признанный врач-психиатр, заключила:

– Разумеется, ты можешь начать с чистого листа. Беда лишь в том, что, сколько бы чистых листов ты ни начинал, твой почерк останется прежним.

Тем летом я сильно заболел. Вероятно, все мои мечты, разрушившись, упали на грудь тяжелыми камнями депрессии, и в самый разгар жары я где-то подцепил воспаление легких.

– Я с ним останусь, – тихо прошептала тетя Маша, – ты иди, сходи к ней, она уже несколько раз звала тебя.

Бабушка была в реанимации. Будучи энергичной старушкой, она старалась не обращать внимания на отеки ног, головокружения и покалывания в груди. Скорой пришлось ехать по кочкам к нам на дачу и забирать ее буквально с грядок.

Мама шмыгнула носом. Я ее не видел, но точно знал – она расплакалась. Зашуршали босоножки, и закрылась входная дверь.

Я был так слаб, что не мог ни попрощаться с мамой, уезжающей в больницу, ни повернуться к заглянувшей в комнату тете Маше. Так и уснул. Но вскоре меня разбудили.

– Антоша, просыпайся. Надо делать укол.

Мне кололи антибиотики, и мой зад теперь постоянно болел. Я спал на боку. На животе болели легкие. Я почувствовал запах спирта. А в следующее мгновение в меня впилась тонкая игла, разнося под кожей жгучую боль.

– Вот и все, – озвучила окончание укола тетя. – Что-нибудь хочешь?

– Хочу горячего чая с лимоном.

– Тогда садись в своих подушках, как король, и я тебе через минутку его принесу.

Она была быстра, и через минуту я уже вдыхал пары бодрящего лимона.

– Как там бабуля? – робко спросил я.

Мне было очень жаль, что я не могу навестить ее. Ведь очень скоро я мог ее уже не увидеть. Тетя Маша опустила голову. Трудно это все – терять мать. Невероятно трудно. Еще труднее, когда ты врач и понимаешь, что конец неизбежно близок.

– Она… Она уходит, Антон. Уходит навсегда.

– Она вспоминала меня?

– Да, конечно, она передавала тебе привет, – сдерживая слезы, протараторила тетя Маша.

Мы замолчали.

– Теть Маш, скажите мне правду. Я уже достаточно взрослый.

Она смела руками невидимое напряжение с лица.

– Ты точно хочешь знать? То, что она говорит, из ряда вон выходящее. После реанимации она не приходила в себя. И все, что мы можем услышать от нее, – это вовсе не приветы внукам. Она говорит странные вещи, находясь где-то там, между жизнью и смертью.

Я на секунду задумался, хочу ли я знать. Но, разумеется, я склонился к тому, что хочу.

– Все мы там будем, и уж лучше знать, что там, чем не знать вовсе.

Она еще немного колебалась, я видел. Но все же вскоре заговорила.

– В бреду она перечисляла каких-то людей. Некоторые имена мне знакомы, некоторые нет. Ее глаза были открыты, и она заглядывала в лицо каждого невидимого гостя, кивая ему. А как-то ночью она сильно кричала, просила отодвинуть кровать. По ее словам из стены вылезали чьи-то руки и пытались нащупать ее тело. Одна из рук почти ухватила маму за ночную рубашку, и та еще долго боролась с кем-то невидимым нашему глазу.

– О Боже… – прошептал я.

– Да… А как-то утром она долго наблюдала за чем-то над кроватью. Когда мы ее спросили, что она там видит, она ответила, что что-то белое кружит надо ней.

– Ангелы?

– Надеюсь, это были они.

В ту ночь у меня поднялся жар, несмотря на пятый день приема антибиотиков. Я проснулся посреди ночи. Меня сильно трясло. Почему-то я не мог выдавить из себя ни звука, чтобы позвать на помощь родителей. До уха донеслось шуршание. Я поднял голову и в темноте увидел бабушкин силуэт. Она сидела в свете фонаря посреди комнаты, одетая в ночную рубашку. Из-за уличного фонаря в моей комнате никогда не было совершенно темно. И я точно знал – это была она.

«Бабуль, чего ты здесь сидишь?» – подумал я.

А она совершенно ясно ответила:

– Я не вижу дороги. Я не знаю, куда мне идти.

Вдруг из стены вышли двое парней. Они были одинакового роста и, кажется, даже одинаково коротко подстрижены. Крепкие ребята подхватили мою бабушку под руки и повели мимо меня. Она посмотрела сначала на одного, потом на другого.

– Как вас звать, сыночки? – спросила она.

– Костик.

– Саша.

Коротко ответили они, выводя ее в коридор.

Я повторно проснулся. Мне не было страшно от увиденного сна. Однако реальность этого сна просто ужасала. Входная дверь хлопнула, и я приподнялся на руках.

– Кто там? – хрипло прокричал я.

Ко мне заглянул отец.

– Мать приехала из больницы.

– Она зайдет ко мне?

– Давай я померю температуру, ты хочешь пить? – садясь ко мне, прошептал он.

– Что с мамой?

– Давай не будем ее сейчас трогать, пусть она побудет одна.

– Пап, бабушка умерла?

Он выпил за меня стакан воды и утвердительно кивнул.

Я толком уже не мог заснуть. Рано утром, услышав мамины шаги, я медленно поднялся и вышел к ней. Она выглядела подавленной и уставшей. Красные глаза под вспухшими веками смотрели на меня по-другому. Теперь я стал единственным самым близким ей человеком.

– Антоша, пошли на кухню. Папа еще спит, не будем его будить.

Она налила мне чай, а себе крепкий кофе.

– Мам, как она ушла? Спокойно?

– Я не знаю, сынок, – призналась мама.

Она хотела бы ответить однозначно на мой вопрос, но не могла.

– Я такое слышала от нее, что до сих пор не укладывается в голове.

– Мне тетя Маша рассказала…

Мама глотнула кофе и, глядя на кухонную скатерть, произнесла: