«Уж я постараюсь, внесу свою лепту в этот известнейший эпизод античной истории! — злорадно думал я. — Я отомщу этим чванливым римлянам за каждую каплю моей пролитой крови! Пусть только попадется мне Лентул Батиат, я убью его своей рукой, благо убивать меня здесь обучили превосходно!»

Разговоры о побеге пятерых амазонок ходили по школе Батиата как среди прислуги и гладиаторов, так и среди стражников. Всем уже были известны имена и возраст беглянок и то, что заводилой у них, скорее всего, была самнитка Эмболария. В связи с этим припоминались побеги рабов и гладиаторов, случавшиеся в прошлом. Беглецов почти всегда ловили. Кого-то ловили через неделю, а кого-то — через полгода. Беглецы, ускользнувшие от властей, чаще всего прибивались к разбойничьим шайкам, шныряющим по Апулии и Лукании. В тех краях для разбойников настоящее раздолье, ибо повсюду леса и горы, а по дорогам, проложенным от морского побережья в глубь Италии, постоянно двигаются торговые караваны.

Недаром кто-то из мудрых сказал, что известно одному, то никому не ведомо, а что ведомо двоим, то известно многим.

Несмотря на все меры предосторожности, слух о заговоре среди гладиаторов полз по школе Лентула Батиата, подобно тонкой струйке дыма, пробивающейся в верхние помещения дома из подвала, где начал тлеть сваленный там торф. Полсотни заговорщиков стали неким магнитом для тех воспитанников школы, кому не хотелось рисковать жизнью на арене и кто был готов на любой отчаянный шаг ради того, чтобы вырваться на свободу. То, что фракийцы и галлы что-то затевают, не могло укрыться от трех сотен гладиаторов, скученных вместе с ними на небольшом пространстве школы. Поскольку приятельские отношения связывали многих гладиаторов, невзирая на их этническую принадлежность, число заговорщиков стало быстро увеличиваться.

Однажды Рес радостным шепотом сообщил мне, что в заговор уже вовлечено полторы сотни гладиаторов. Причем, наряду с рабами-гладиаторами, к заговорщикам примкнули и некоторые из бывших римских граждан, добровольно пошедшие в гладиаторы.

— А я не доверял бы этим людям! — недовольно обронил я. — Среди них запросто может оказаться доносчик.

Рес поведал мне, что вольнонаемные гладиаторы нужны заговорщикам, поскольку они могут достать оружие.

— Ты же знаешь, что гладиаторов-добровольцев отпускают из школы на прогулки по Капуе, — сказал Рес. — Им даже деньги дают для разных покупок и на развлечения. Крикс подговорил двоих таких добровольцев, чтобы те покупали на рынке небольшие кинжалы, запекали их в хлебцы и таким образом проносили в школу.

Я тут же вспомнил, что «вольные» гладиаторы действительно частенько возвращаются с прогулок по Капуе с различными покупками. Довольно часто они приносят продолговатые хлебцы с маком и тмином, а также медовые пирожки, изюм, орехи и прочие сладости.

— Одно дело купить несколько кинжалов на рынке, это несложно, — сказал я. — Другое дело спрятать эти кинжалы в хлеб, как это возможно?

— У одного из вольнонаемных гладиаторов есть любовница в Капуе, которая выпекает хлеб прямо у себя дома, — ответил Рес. — Когда Крикс случайно узнал об этом, то он сразу смекнул, что к чему! У Крикса голова соображает быстро. Он-то и втянул в заговор Пракса, чтобы с выгодой использовать пекарню его любовницы. Не правда ли хитро, а?

— Согласен, хитро задумано, — промолвил я. — Однако этот Пракс не внушает мне доверия. Он же болтун и размазня, да еще и пьяница.

— Не такой уж Пракс и размазня, — возразил Рес. — В прошлые нундины ему хватило смелости и сноровки, чтобы пронести в школу три хлебца с запеченными в них кинжалами.

На следующий день Лентул Батиат уехал в Рим.

Это был сигнал для заговорщиков, что момент для побега наступил.

Отправляясь в Рим, Лентул Батиат взял с собой десять гладиаторов, которым предстояло выступить на арене. Еще Лентул Батиат забрал с собой двадцать стражников. Таким образом, в школе осталось шестьдесят стражников, не считая ланисту Меттия и его семерых помощников-докторов.

Мне, как временно отстраненному от тренировок, было позволено с утра вставать не по общей побудке, а чуть позднее. И на завтрак в трапезную я отправлялся, когда все прочие гладиаторы, насытившись, уже расходились на занятия — кто в палестру, кто во дворики…

Так было и в этот день.

Я сидел за грубо сколоченным длинным столом под навесом, уплетая бобовую похлебку с чесноком, когда сюда ворвались гурьбой гладиаторы-фракийцы, среди которых оказался и Рес.

Рабыни, подметавшие пол в трапезной, испуганно сбились в кучку, глядя на то, как фракийцы хватают ножи и деревянные молотки для отбивания мяса. Судя по решительным лицам фракийцев, было понятно, что они намерены с кем-то сражаться.

— Началось! — воскликнул подбежавший ко мне Рес. — Оставь свою похлебку, приятель. Идем с нами! Крикс зарезал Меттия, а Эномай убил двоих надсмотрщиков. Пора прорываться отсюда, покуда стража не очухалась!

— Но ведь мятеж был намечен на вечернее время, что случилось? — Я вскочил из-за стола. — К чему такая спешка?

— Кто-то донес Меттию о заговоре, — сказал Рес, воинственно сверкая глазами. — Меттий приказал своим помощникам схватить Крикса и посадить его в подвал. Поскольку у Крикса под туникой был спрятан кинжал, он без раздумий прикончил Меттия ударом в сердце. Эномай и еще несколько гладиаторов тоже пустили в ход спрятанные под одеждой ножи, заколов троих стражников, пришедших за Криксом. — Рес положил руку мне на плечо. — Пора действовать, Андреас. Иного выбора нет! Спартак уже призвал гладиаторов к восстанию. Слышишь, шум во дворах?

До меня донесся гул многих голосов, крики, свистки надсмотрщиков, созывавших стражу. Еще раздавался грохот железных решетчатых дверей, сотрясаемых какими-то тяжелыми предметами. Эти двери вели во внутренние дворики, их всегда запирали на замок, когда во дворах тренировались гладиаторы.

Я поспешил следом за Ресом в поварню. Там уже хозяйничали около двадцати гладиаторов, которые расторопно вооружались ножами, вертелами, топорами, отломанными от столов ножками. От раскаленных печей в поварне было очень жарко. Над большими закопченными котлами с супом и кашей вился густой аппетитный запах. Невольницы-кухарки, забившись по углам, тряслись от страха, хотя никто из гладиаторов не обращал на них внимания.

Рес схватил большую медную крышку с одного из котлов, дабы использовать ее на манер щита. Я подобрал с полу длинный бронзовый черпак, измазанный овсяной кашей.

Все происходило в спешке, но без лишней суеты. Вооруженные чем попало гладиаторы скопом устремились к казарме, широкий двор перед которой напоминал поле после битвы. Я увидел мертвого Меттия с выпученными неживыми глазами и оскаленными зубами. Тут же лежали еще пять бездыханных тел: два доктора и три стражника из дневного караула. Несколько стражников заперлись в казарме изнутри, еще около десятка надсмотрщиков укрылись в бане, заперев дверь на засов. Одного из помощников Меттия гладиаторы забили насмерть кулаками в самом крайнем из внутренних двориков, другого утопили, окунув вниз головой в бочку с дождевой водой. Какому-то стражнику гладиаторы свернули шею, а его безжизненное тело, раскачав, забросили на верхние острия решетчатой изгороди, отделявшей учебные дворы от собственно виллы Лентула Батиата. Мертвец висел на трехметровой высоте, пронзенный насквозь остриями длинных железных пик. Частокол из этих пик был теперь единственной надежной защитой для слуг и стражников Лентула Батиата от трех сотен разъяренных гладиаторов, которые вырвались из внутренних двориков, явно собираясь взломать и эту последнюю преграду.