и обратно и даже не заметила. Сама не ожидала от себя такой прыти — ведь это больше километра.

О л я. Не равняй себя с ним!

К и р и л л. У него отец до ста лет дрова колол.

Т а т ь я н а  А н д р е е в н а. Это дед. Отец — на велосипеде до девяноста. А тетка, его родная тетка, в шестьдесят еще вышла замуж во второй раз — и причем очень удачно.

О л я. Вот как? Тебе известны даже такие подробности?

Т а т ь я н а  А н д р е е в н а. Почему бы и нет? Мы знакомы уже целую неделю. Он красит забор, я чищу рыбу, и оба болтаем, болтаем о жизни… Вадим Петрович знает массу интересных историй, помнит наизусть уйму стихов, и вообще человек он легкий, общительный.

О л я. Еще бы! Ведь он, кажется, затейник!

Т а т ь я н а  А н д р е е в н а. Почему ты произнесла это с оттенком пренебрежения? Видели бы вы, как ему вчера аплодировала молодежь! Кстати, вы знаете, сколько лет было Ленскому, когда он появился в усадьбе Лариных?

К и р и л л. Знаем. Осьмнадцать.

О л я. А тебе, мама, не осьмнадцать! Все эти турпоходы и автопробеги могут кой-кому показаться странными, чтобы не сказать смешными. Сама посуди: вдова профессора — и затейник…

Т а т ь я н а  А н д р е е в н а. Ах вот что! Беспокоитесь о моем реноме? А я-то думала, о здоровье…

О л я. И о здоровье тоже. Сегодня же вернем ему деньги, и пусть он уезжает.

Т а т ь я н а  А н д р е е в н а. Вы не сделаете этого! Сами заманили его сюда, а теперь…

К и р и л л. Оля, мама права! Если у нее от этих бесед и прогулок падает давление и поднимается тонус, ради бога, пусть гуляет с кем угодно, хоть с клоуном!

Т а т ь я н а  А н д р е е в н а. Не смейте так говорить!

К и р и л л. Не в словах дело, Татьяна Андреевна! Человек берет чужую машину и едет, не имея водительских прав… А если б вас остановила ГАИ, если б что-нибудь случилось? Отвечать пришлось бы мне!

Т а т ь я н а  А н д р е е в н а. Не волнуйтесь, Кирилл, отвечала бы я. (Уходит в дом.)

О л я. Ну, зачем ты влез со своей машиной?!

К и р и л л. Не со своей! Машина записана на ее имя.

О л я. И дача, между прочим, тоже. Он все, все рассчитал! Вокруг сотни дач, а он выбрал именно нашу! Он не пошел пить воду к Серафиме — она замужем!

К и р и л л. Сама его пригласила!

О л я. Я?! А кто первый ляпнул, что мы едем в Кисловодск?

К и р и л л. А кто предложил нашу времянку?

О л я. А деньги? Кто назначил эту смехотворную цену — десять рублей! Сказал бы двести, и его бы как ветром сдуло!

К и р и л л. Типично женская логика. Раз уж он выбрал твою маму, он заплатил бы и двести.

О л я. Что же теперь делать, что?

К и р и л л. Собирать вещи. Вернемся из Кисловодска, там видно будет.

О л я. Когда вернемся, снимать времянку придется уже нам…

КАРТИНА ВТОРАЯ

Та же декорация. Во дворе стоит столик, накрытый к ужину. В глубине Кирилл в промасленной робе разводит краску. Из окна дачи стелется дым. Вбегает  С е р а ф и м а  П а в л о в н а.

С е р а ф и м а  П а в л о в н а. Пожар! У вас горит!

К и р и л л. Где? Что?

На крыльце появляется  О л я  в переднике, вымазанном мукой, руки у нее в саже.

О л я. Успокойтесь, это пирог.

К и р и л л. Первый блин комом.

С е р а ф и м а  П а в л о в н а. А где Татьяна Андреевна?

О л я. Пошла гулять.

С е р а ф и м а  П а в л о в н а. Имея такую дочь, можно и гулять. Олечка, я восхищаюсь вами! Пожертвовать Кисловодском ради мамы — где сейчас найдешь таких детей! (Кириллу.) Значит, все-таки не рискнули оставить ее с вашим родственником?

К и р и л л. Вадим Петрович — пожилой человек. За ним тоже надо присматривать.

О л я. Еще как!

С е р а ф и м а  П а в л о в н а. У вас сегодня опять какое-то торжество?

К и р и л л. С чего вы взяли?

С е р а ф и м а  П а в л о в н а. Да уж знаю: если накрываете в саду, значит, какая-то круглая дата.

О л я. Угадали — двадцать лет назад вышел в свет первый папин учебник.

С е р а ф и м а  П а в л о в н а. Я вынуждена повторяться, но вы меня восхищаете! Как вы чтите его память! Да, а где Вадим Петрович?

К и р и л л. На рыбалке.

С е р а ф и м а  П а в л о в н а. Он же обещал ко мне сегодня зайти, насос посмотреть. Может, на обратном пути зайдет? (Уходит.)

К и р и л л. Слушай, Оля, а не зря ты все это затеяла? Ведь учебник вышел не двадцать лет назад, а восемнадцать. Думаешь, она не помнит?

О л я. Она сейчас ни о чем не помнит. Ты когда начнешь красить дом?

К и р и л л. Белила не разводятся. Вбухал уже двадцать литров олифы — никакого эффекта.

О л я. У него разводятся!

К и р и л л. Вот и пусть он красит!

О л я. С ума сошел! Ему нельзя оставлять ни одного шанса. Ты видишь — я две недели от плиты не отхожу. Иди разводи белила!

Кирилл возвращается к бидону, Оля — в дом. Слышатся голоса, смех. У калитки появляются  Т а т ь я н а  А н д р е е в н а  с новой прической и  В а д и м  П е т р о в и ч  с ведром и удочками.

В а д и м  П е т р о в и ч. По-моему, у нас сегодня пирог…

Т а т ь я н а  А н д р е е в н а. Интересно, что у нее получилось? Ведь Оля никогда ничего не пекла!.. Знаете, я все-таки чувствую себя как-то неловко: она буквально не пускает меня на кухню. Две недели живу как курортница…

В а д и м  П е т р о в и ч. А я как персидский шах. Вчера собрался красить гараж — Кирилл Михайлович просто силой вырвал у меня кисть… Впрочем, это понятно: люди умственного труда соскучились по физическому.

Т а т ь я н а  А н д р е е в н а. А может, все гораздо проще? В них проснулся инстинкт дачевладельца. Ведь это все принадлежит им, будет принадлежать… Нет, я надеюсь, когда-нибудь они поймут, что вещи — не самое главное в жизни. Ведь я не сразу стала женой профессора, сначала я была женой студента. И дачевладелицей тогда не была. Все наши хоромы с Николаем Юрьевичем состояли из комнатенки в студенческом общежитии… И не знаю, когда я была счастливей — тогда или потом…

О л я (выйдя из дома с подносом). Мама! Ты тоже была на озере?!

Т а т ь я н а  А н д р е е в н а. Нет, в парикмахерской. Из окна увидела Вадима Петровича.

О л я (шепотом, Кириллу). Говорила же тебе — проследи!

К и р и л л (шепотом). Ты говорила — разводи!

Т а т ь я н а  А н д р е е в н а (показывая на стол). А что сегодня за пир?

О л я. Двадцать третье августа.

Т а т ь я н а  А н д р е е в н а. Ну и что?

О л я. Двадцать лет назад вышел папин учебник. Я думала, ты помнишь.

Т а т ь я н а  А н д р е е в н а. Ну, Оленька, ну, извини… Боже, как летят годы! Мне казалось, что меньше…

О л я. Нет-нет, ровно двадцать. Кирилл учился по этому учебнику.

К и р и л л. По второму изданию.

Т а т ь я н а  А н д р е е в н а. А что же мы все стоим? Садитесь, Вадим Петрович! (Указывает на профессорское место.)

О л я. Мама! Это же папино место!

Т а т ь я н а  А н д р е е в н а. Ах да… Кирилл, может быть, вы что-нибудь скажете? Все-таки вы учились по этому учебнику.

К и р и л л. Николай Юрьевич не любил громких фраз.

О л я. А я скажу. Людям, мама, свойственно больше думать о будущем, чем о прошлом. Прошлое стирается в нашей памяти. В суете случайных встреч и