— Поехали? — Саша первая села в машину, ей пришлось чуть задержаться, подбивая данные по анализам.

— Куда едем? — спросил Марат, мягко трогаясь на ледяной дороге, укатанной сотнями колес грузовиков, снующих через эту проходную от карьера на фабрику и обратно.

— До гостиницы, а там налево до моста, там покажу, — Саша игриво смотрела то на него, то на дорогу.

— Все успела?

— Ой, да. Сегодня все как с цепи сорвались, Нинка сказала, что какая-то комиссии приезжает.

— Мама тебе привет передает. Все спрашивает, когда ты к нам снова придешь.

— Ой, не знаю. Сам же понимаешь, но не думай, что я не хочу.

— Да я так и не думаю.

— А о чем думаешь?

— Думаю, что пора уже перестать прятаться.

— Давай не сегодня, а? Я все знаю, я тоже так думаю, но пока не время. Я же тебе говорила, моя мама этого не переживет, надо ее подготовить.

— Прости, но я не понимаю этого.

— Да я сама не понимаю. Мне с детства вдалбливали, что интересы семьи важнее, а теперь у них с Эльдаром совместный бизнес, он с папой на рыбалку ездит.

— Но разве твоя мама ничего не знает, как он себя ведет?

— Она говорит, что это я виновата, значит плохая жена, надо быть лучше. Не терзай меня, пожалуйста, мне и так тошно.

— Ладно, извини.

Они проехали мост, Саша слегка потерялась, но через двадцать минут кружения по району они нашли нужный дом. Безликая белая пятиэтажка, затерянная в окружении себе подобных. В подъезде пахло затхлостью подвала и давно разлитым пивом.

Воздух в квартире застоялся, было видно, что в ней уже давно никто не живет. Саша, по-хозяйски, расстилала принесенную с собой чистую простыню на старом диване, Марат боролся с забитой рамой, пытаясь открыть окно, чтобы впустить свежий воздух и развеять дурман чужого дома.

— Потом, потом, милый, — Саша увела его с кухни, когда он собирал на стол куски маминого пирога и кусок соленой рыбы.

Без разговоров, нелепых прелюдий, каждый знал, зачем он сюда пришел. Одежда уже небрежно валялась на полу, отмечая собой путь накопленной долгим ожиданием страсти. Губы жадно ловили поцелуи друг друга, он любовался ее телом, тонким, почти прозрачным, принимающим серебряный оттенок в лучах заходящего зимнего солнца. Осыпая ее горячими поцелуями, он чувствовал каждым своим нервом, как она отзывается на его ласку, как она притягивает его к себе каждым его движением,

погружая его все глубже в себя, сливаясь с ним в одно целое, в единый организм.

Последняя волна страсти отхлынула от них, когда на улице уже была кромешная тьма. Саша немного замерзла, сильно прижимаясь тонким телом к нему, длинные тонкие ноги обвивали его неказистые, состоящие из выпирающих мышц ноги, так гротескно смотрящиеся с ее ровными, тонкими и такими волнительными. Ее маленькая грудь щекотала его ребра, когда она рисовала пальцем контуры его лица, заставляя все его тело вздрагивать от последних искорок желания, мирно гаснущего у него внутри.

— Я люблю тебя, — прошептал Марат, боясь своим голосом нарушить упоительную тишину.

— И я тебя тоже люблю, — Саша осыпала его поцелуями, блестя счастливыми глазами.

— Выходи за меня замуж, — прошептал Марат.

— Что? — Саша привстала на локте, ее длинные тонкие волосы упали ему на лицо.

— Ты хорошо подумал? Я же могу и согласиться?

— Я надеюсь на это. Я тебя не тороплю, просто, хочу, чтобы ты знала.

— То есть, могу подумать? — игриво прошептала она, хитро похихикивая.

— Конечно, сколько хочешь.

— Да не буду я думать, что ты в самом деле! — Воскликнула Саша.

— Да согласна я, согласна!

На фабрике было непривычно тихо, затаенная где-то внутри нее жизнь стыдливо выглядывала отдельными темными фигурами, мелькавшими вдали короткими перебежками между зданиями. Марат быстрым шагом пересекал территорию, пытаясь нагнать проспанное время. В нем еще не затихали огоньки прошлой ночи, подсвечивая его лицо изнутри светом искреннего счастья.

— Марат! Иди сюда! — Миша махнул ему рукой из курилки. Его жизнерадостное, с легким оттенком бесшабашности, лицо было встревоженным и даже слегка вытянутым.

— Привет, — поздоровался Марат, крепко пожав холодную руку и растягивая слова, как мурлычет довольный кот после сытного обеда. — Я проспал.

— Да ладно, — махнул рукой Миша, понимающе подмигнув, но в то же мгновение его лицо опять вытянулось, набирая меловую белизну внутреннего переживания. — Короче, вчера Карлович в ночной был. Вот.

Миша тяжело затянулся, втягивая в себя почти половину сигареты, Марат наконец уловил настроение друга, выхватив себя из неги счастливых переживаний в серую реальность.

— Что случилось?

— Ой, не знаю даже. Короче, я смотрел по журналу, потом его забрали следователи, — затараторил Миша.

— Короче, там была утечка на линии, ну на этом, как обычно.

— Да, я понял. Вчера мне мастер дал новый клапан, но он не подошел.

— Да. Да, ты рассказывал. Так его кто-то установил. Карловича вызвали, т. к. клапан стал гудеть и парить кислотой, там одна девчонка из лаборатории надышалась, забыл, как ее, Ольга, вроде.

— Ну не томи! — Марат весь напрягся, переживая мерзкое чувство ожидания беды.

— Черт, Карловича обдало кислотой. Клапан прорвало! Его увезли в больницу, короче, как-то так, — Миша отвернул свое лицо к ветру, желая осушить набежавшие слезы на глазах.

— Что? Как?! Я не понимаю?! Кто поставил клапан? Они, что там все с ума сошли?! — Марат дернулся было пойти в цех, но Миша схватил его за руку, сильно сжав своей большой ладонью.

— Стой здесь, там следаки приехали, всю документацию изымают. Фабрику пока остановили до выяснения.

— А мастер где? Где мастер смены?

— Все там, — Миша махнул в сторону административного корпуса, — всех допрашивают.

— Как Семен Карлович?

— Девчонки звонили в больницу, говорят жив.

— Так что мы стоим? Надо идти к нему!

— Во-первых, не пустят, состояние тяжелое, сильный ожог. А во-вторых, сказано от цеха не отходить, могут вызвать на допрос.

— Какой еще допрос?

— Такой. Ты в журнале вчера не расписывался?

— Ну. Как обычно, вечером. Меня ж вчера чистить отправили.

— А ты все прочитал, что там было написано?

— Нет, я торопился, — Марат задумался, тщетно вспоминая запись в журнале.

— Ребята из диспетчерской сказали, что все на тебя валят.

— На меня? — глаза Марата округлились, теряя природный прищур. — Но я же…

— Знаю, об этом все знают. Но имей это ввиду и ничего не подписывай, — Миша со злостью бросил окурок в урну. — Все знают, что это не ты, но кто мы такие, чтобы нас кто-то слушал? Если тебя назначат виновным, не знаю, гм, черт!

Через два часа за Маратом приехала машина, забрав его на допрос прямо в несвежей робе, не