Я этого не делаю. И ничего не говорю. Я стою смирно, пока она оглядывается на дом, где по-прежнему тихо. Может, дверь откроется, может, мать или отец выйдут и притворятся, что этой ссоры не было, и весело воскликнут: «Пора ужинать, милая! Иди ужинать!»

Но никто не выходит. Стоит тишина, здесь только это мгновение, лес и мы.

Эмма делает еще шажок, и еще один, а потом ее поглощает лес. Я стою рядом с ней, переминаясь с ноги на ногу. Она щурится, пока не привыкает к сумраку, и крутит головой налево и направо. Потом ее взгляд останавливается на мне, и когда она видит в лесу человека, губы удивленно складываются в форме буквы «О».

– Не кричи, пожалуйста. И не пугайся, – говорю я и понимаю, что любой злодей сказал бы ребенку то же самое.

Она делает шаг назад, и на мгновение меня охватывает отчаяние, так что все внутри сжимается.

– Подожди, Эмма. Подожди, пожалуйста.

Она поворачивается ко мне, и тут, даже в таком тусклом свете, я замечаю удивительные глаза – большие, серые и пронзительные, наполненные той печалью, которую я помню по собственному детству.

Я собираю во рту все нужные слова, которые навсегда изменят нашу жизнь. Протягиваю к ней руку и сглатываю комок в горле. Спускается вечер, нужно уходить быстро. Я перевожу дыхание.

– Ты пойдешь со мной? – спрашиваю я.

Она покачивается вправо и влево, красный бант дрожит на ветру. Я чую надвигающийся дождь, он скоро польет. У нас минут десять, в лучшем случае пятнадцать. Эмма делает крохотный шажок вперед, как неуверенный олененок, только вставший на ноги.

Она подходит почти вплотную и смотрит на меня. Я по-прежнему протягиваю к ней руки. Эмма изучает их, но не трогает. Я выдавливаю улыбку, прижимая губы к зубам.

– Я просто хочу тебе помочь, – говорю я.

«Я заберу тебя отсюда».

Она снова вздыхает. Все ее тело поднимается и опадает. Эмма сгибает пальцы левой руки, а затем поднимает правую и протягивает ее мне.

Я сжимаю ее горячую ладошку. Мы соприкасаемся друг с другом и встречаемся взглядом. Она кивает, и мой голос застревает в горле – я увожу ее от матери, из дома и из прежней жизни.

во время

Дребезжит дверь. Щелкает замок.

Ричард, кормящий Робби, поднимает голову. Крупинки риса уже прилипли к полу.

– Что вообще творится? Эмма орала на весь дом. В чем дело?

– Я просто… не могу больше. Я устала быть матерью. Хватит.

– Господи, Эми, ей всего пять. Перестань так драматизировать.

За дверью в столовую появляется Эмма, с такой силой ударяя ладонями по стеклу, что Эми боится, как бы оно не разлетелось на тысячу осколков. Она поворачивается и кричит во всю глотку:

– Иди играть! Сейчас же!

У Эммы дергается глаз – новая и неприятная привычка, которая выводит Эми из себя. Эмма снова и снова теребит дверную ручку.

Ричард затыкает Робби уши большими ладонями.

– Ты в самом деле хочешь выгнать ребенка из дома?

Эми проносится через гостиную и запирает входную дверь. Эмма может оставаться снаружи хоть всю ночь, ну и плевать.

– Что ты вытворяешь, Эми? Ей всего пять лет, а не шестнадцать! Нельзя выгнать из дома пятилетнего ребенка.

Он встает и отпирает заднюю дверь, но Эммы уже нет поблизости.

– Серьезно, Ричард? Нашей дочери пять? А я и не знала. Спасибо, что напомнил.

Кипя от ярости, Эми встает между столовой и кухней и перегораживает проход.

Ричард знает, что грядет, и снова переключает внимание на Робби. Поднимает его с высокого стульчика.

– Иди-ка сюда, парень. Давай помоемся и подготовимся к купанию. – Он косится на Эми. – Разберись с этим, Эми. Ты все-таки взрослая девочка.

Со слюнявчика Роберта на пол сыпется смесь овощей, риса и курицы – очередная грязь, которую придется убирать ей, как всегда.

Эми хлопает рукой по кухонному столу, так что ладонь обжигает боль, в точности как несколько минут назад.

– Ну конечно! Наконец-то до меня дошло!

Ричард закатывает глаза и уносит Роберта в ванную. Эми смотрит на незапертую заднюю дверь. Нужно на несколько минут забыть обо всем и успокоиться. Эмма вернется, ляжет в постель, и завтра они начнут все сначала. Но что-то не дает Эми оставить все как есть. Она делает три шага к двери и поворачивает золотистую защелку. А потом смотрит через стекло, как Эмма играет на траве и хлюпает носом.

Эми идет в спальню. Ей так хочется хлопнуть дверью, чтобы дерево разлетелось в щепки. Но вместо этого она закрывает дверь и пинает кровать. Боль стреляет по ноге от большого пальца до колена и рыхлого бедра.

– Блин!

Она падает на кровать и хватает ртом одеяло. А потом орет в него, вдыхая собственное несвежее дыхание, смешанное с потом и слезами.

Она теряет над собой контроль, сходит с ума, жизнь катится под откос.

* * *

Такое ощущение, что проходит много дней, прежде чем она отклеивается от матраса. Одежда стала липкой, около уха натекла лужица слюны. Эми провалилась в глубокий сон, и это говорит о том, что ее срывы происходят в основном от недосыпа. Уже успокоившись, она открывает дверь и божится, что останется спокойной. Нужно только справиться с обычной вечерней рутиной, урывками поспать ночью и начать все сначала. Завтра ей полегчает. Она уж постарается, чтобы полегчало.

Эми бредет по дому, но в нем тихо. Она смотрит на встроенные в плиту часы: девять вечера. Неужели она проспала три часа? Где Ричард? Эми на цыпочках выходит в коридор и заглядывает в комнату Роберта. Ее сын спит на широкой кровати, обняв Ричарда, который храпит рядом. Эми закрывает дверь и идет обратно по коридору в комнату Эммы, надеясь, что дочь уже спит. Сегодня Эми не в настроении вести переговоры.

Комната девочки пуста, постель нетронута. В животе зарождается бисеринка паники. Где Эмма?

На всякий случай Эми все же смотрит под одеялом, обшаривает захламленный шкаф, ванную, гостиную, шкаф в коридоре и даже сырой, покрытый грибком гараж. Неужели она забралась на чердак? Нет, вряд ли. Эмма боится чердака. Эми выглядывает на задний двор, там темно, только уличный фонарь отбрасывает призрачный, потусторонний свет на забрызганные грязью игрушки.

Эми обходит дом и проверяет обе машины – внутри, вокруг и под ними, а потом переворачивает весь двор вверх дном – дерьмовый игрушечный домик, который никому не нужен, всякие инструменты и мусор. Дыхание застревает в горле, теперь там поселилась настоящая паника. «Я заснула, и моя дочь пропала».

Уставшее тело напрягается, резко поворачиваясь. Эми идет налево, потом направо, наматывает бессмысленные и бесцельные круги. Надеется, что колени справятся, не вспучатся как банка с тестом. Она тяжело дышит. На улице тепло, и морось делает все вокруг скользким.