Крестьяне уже испуганно молчали, ничего не требуя – хоть в отряде и было всего три сотни стрелков, но имеющиеся на санях полтора десятка станковых «максимов» видели все селяне, молва их многократно умножила, доведя число до шестидесяти. Что и подтвердил сам полковник с честными глазами. И поделиться отказался, сказав, что самим нужно. Крестьяне с житейским прагматизмом точку зрения офицера восприняли с фатализмом – раз нет сил разоружить отряд, зачем угрожать, пусть идут дальше подобру-поздорову! Попасть под смертоносный свинцовый шквал целого пулеметного батальона, как оценили силу отряда бывалые фронтовики, себе дороже, лучше самим дать продовольствие и фураж, и скатертью дорога…

Только один выбор стал самым трудным для полковника – идти дальше по Ангаре было опасно, в Балаганске собралась целая партизанская «дивизия», вооруженная уже такими же пулеметами и винтовками. Путь по притоку Оке он отмел сразу – она шла к Зиме, уводя от Иркутска, туда, где стояли чешские эшелоны и придвигались повстанческие отряды. Край, разоренный войною, по которому продвигались еще остатки колчаковских армий, подметая в деревнях все съестное подчистую.

Нет, туда идти нельзя – только на Иркутск. А прорываться боем через Балаганск или постараться обойти его лесостепью, через бурятские стойбища можно – пулеметы на открытой местности могут смести даже противника, вдесятеро многочисленнее; он эту нехитрую и жестокую аксиому еще на войне с германцами собственной кровью оплатил. Тем более патроны имелись – в обозе шло целых семь подвод, груженных цинками.

Западнее села Кимильтей,

адъютант главнокомандующего

армиями Восточного фронта

полковник Вырыпаев

– Я ведь умер, Вася, на том разъезде, – Каппель говорил глухо, было видно, что слова даются ему с большим трудом. – Видел далекий свет из черноты словно тоннеля, и устремилась моя душа к нему… Есть душа, есть – это только тело наше умирает…

Вырыпаев замер, даже затаил дыхание, стремясь не пропустить ни единого слова, заметить малейшее изменение в интонации, уловить эмоции любимого генерала. Каппель стал иным, пусть это было незаметно, но глаза главкома определенно говорили о том.

– И знаешь, говорят, что жизнь человека проходит перед его глазами? И я видел эту жизнь, но иную, ту, которая была после жизни. Удивительно, но это так. Я видел себя в гробу, который везут через Байкал, потом меня хоронят в Харбине, в Маньчжурии…

– Мы покинули Россию?! Большевики победили?!

Василий Осипович не сдержался от восклицания, настолько неожиданно было сказанное сейчас. И обмяк – в глубине души он сам понимал, со дня оставления Омска, что все пропало, не будет победы, а лишь горестный исход проигравших. Но в глубине души теплилась надежда, что все может измениться со временем или неожиданно – вчерашний день высек искру, но сейчас еще не успевшее подняться пламя было затушено, словно ушатом воды, тихо произнесенными словами Каппеля.

– Да, мой друг, красные победили, ибо смогли привлечь к себе умы и сердца населения. А нам не хватило той идеи, что могла бы объединить людей в борьбе с ними! Мы проиграли…

Слова генерала прямо ошпарили своей прямотой и откровенностью – Василий Осипович насупился, посерел лицом. Выходит, все жертвы напрасны, а спасения нет. Их всех, кому повезет или не посчастливится погибнуть в бою или от болезни, это с какой стороны посмотреть, ждет лишь тяжкий исход на чужбину да горький хлеб ее вдали от родины.

– Знаешь, Вася, странно все это – знание будущего. Это действительно проклятье, как говорили древние, – обладать таким даром… Но, с другой стороны, возник у меня вопрос – а почему мне дали посмотреть на это самое будущее, а потом вернули в измученное болью тело? Ведь я не хотел этого, отмучился, а ведь нет, вернулся, супротив собственной воли, мертвец в мир живых. И только сейчас понял, зачем все это…

Каппель замолчал, о чем-то напряженно размышляя, а Вырыпаев ждал, понимая, что разговор еще не окончен и вскоре последует главное, то, которое даст ответ на один-единственный вопрос. Не как, а для чего воскрес его старший друг – ведь не только он сам, но и доктор зафиксировали самую доподлинную смерть, которую много раз зрели за эти годы войны. Да и не мог больной человек, пролежав на морозе сорок часов, не окоченеть в ледышку. Тут только Высшее Провидение способно сотворить такое чудо – но ведь не просто так все произошло?!

Нет, человек – удивительно живучее существо, тут есть множество примеров. Вырыпаев вспомнил рассказанное кем-то очень давно самое настоящее чудо, видимое в далеком Тибете, – там полуголый монах просидел пару суток среди заснеженных гор и не только не замерз, но даже простуду не подхватил. Или тот же летаргический сон взять – признаки смерти налицо, но человек-то живой?

Не сделали ли они с доктором Данецом ошибку, посчитав генерала уже умершим? Да и с видениями из далекого будущего не все так просто – тот же святой Сергий Радонежский был уверен, что победа русских над татарами будет полной, но потери огромными, а князь Дмитрий Иванович уцелеет в бою. Последний ведь принял бой в передовом полку, уповая на пророчество, – и ведь сбылось оно! Пали в битве все воины, сражавшиеся рядом с ним, а московского князя извлекли из-под завала тел в посеченных доспехах, но живого и без серьезных ранений.

Разве такое не чудо?

– Большевики победили, это так! Но проиграли ли мы еще? Вот в чем вопрос, друг мой!

Каппель с закрытыми глазами начал вслух тихо говорить, и Вырыпаев мгновенно замер, боясь пропустить слово. Вот то, чего он ждал, – не откровение ли это, что посещает очень немногих, тех, кто давно перешагнул рубеж, отделяющий живых от мертвых.

– Да, красные победили, но в наших силах еще сделать так, чтобы их победа не была полной, распространившись на всю Россию! Я за единую и неделимую, но не большевицкую Россию. Она будет такой в отдаленном будущем, если удастся отстоять сейчас ее часть, где не будет им места. Страшно видение, где малороссы считают великороссов лютыми врагами, где объединенная под красной звездою, серпом и молотом величайшая держава распадается на враждебные друг другу народы, в одночасье потеряв гордое наследие предков! Я будто еще одну жизнь прожил, другую, не свою!

Слова Каппеля падали тяжелыми камнями, и Василий Осипович вздрагивал от них. Такое откровение его потрясло, и пусть многое было непонятным и неясным, суть полковник сразу уловил – объединенная большевиками силою победителя страна развалится через долгие годы. И понятно почему – идея может быть красивой и доступной, увлечь сотни тысяч людей, но счастье всех на лжи никак не построишь. Обильно пролитая кровь сотен тысяч людей рано или поздно падет на голову победивших палачей, что своим «красным террором» залили страну повсеместно, и даст совсем иные всходы, отнюдь не те, на которые рассчитывали.

– Мы не можем им противостоять сейчас, но в наших силах, Вася, не дать им торжествовать полную и окончательную победу. Нужна передышка, выигрыш времени… Отступление не есть еще окончательное поражение, мы пока не разгромлены, слишком далек Байкал от Москвы. Если удержимся, то будет совсем иной исход…