Думаю, это делает меня ещё большим мудаком.

Тусоваться с Эдди так чертовски просто. Когда я не чувствую себя виноватым и борюсь со своим влечением к ней, это практически не требует усилий. Она самый простой человек, с которым я когда-либо разговаривал. Чёрт, я проговорил с ней больше, чем с кем-либо за всю свою чёртову жизнь. По дороге в Хилтон-Хед мы проговорили без остановки почти восемь часов. Никакого странного или неловкого молчания. Мы говорили о музыке, группах, жизни, наших придурковатых родителях и будущем.

Проблема в том, что это слишком просто и удобно. Я не могу чувствовать себя комфортно с Эддисон. Чёрт, я ни с кем не могу чувствовать себя так комфортно. Слишком комфортно — это опасно. Полагаться на людей опасно.

Это всё, что я знаю о жизни. Когда ты любишь людей, они покидают тебя. Я усвоил этот урок вместе со своей матерью. Никогда никого не подпускай близко — это урок, который я сам себе преподал. Вот чему научила меня смерть моей матери.

Я должен уйти от Эдди. С глаз долой, из сердца вон. Это единственный способ. Я достаю своё запасное курево и зажигалку.

К тому времени, как докуриваю сигарету, я принимаю решение.

* * *

Наши дни

Ё-моё! Проклятье! Чёрт возьми.

Я толкаю дверь в свою комнату, и она громко захлопывается, громче, чем я намеревался. Чёрт. Теперь Эддисон подумает, что я злюсь на неё, что я какой-то придурок, который устраивает истерику, потому что хотел трахнуть её, а она не хотела пускать меня в свою спальню, хотя это совсем не так.

Я чертовски зол на себя. Я зол на себя за то, что стоял там, положив одну руку на дверь её спальни, а другой обхватив свой член, поглаживая себя, в то время как я представляю, как она засовывает пальцы в трусики. В ту минуту, когда я услышал, как она зовёт меня по имени, я понял, что она делает — моё имя слетело с её губ в агонии оргазма. Я хотел, чтобы она снова прикоснулась к себе, снова довела себя до оргазма, пока я был там. Я хотел, чтобы она впустила меня, чтобы я мог закончить то, что начал там, в коридоре.

Мой член всё ещё твёрд, как камень, и я прислоняюсь спиной к двери спальни, проводя рукой по всей длине своего члена. Я закрываю глаза, представляя Эддисон перед собой. Я представляю, как мои руки зарываются в её волосы, скользят по её груди, обхватывают её соблазнительную попку.

Я представляю Эддисон, стоящую передо мной на коленях и смотрящую на меня снизу-вверх.

Эддисон, обхватившую своими сладкими губами мой член.

Образ Эдди, принимающей меня, высасывающей меня досуха, с удвоенной силой толкает меня через край.

Это её лицо я вижу, когда кончаю.

И это её имя стону я, даже не утруждая себя попытками сохранять молчание. Я надеюсь, она меня слышит. Я надеюсь, она знает, что только что кончил, думая о ней.

* * *

Проходит два часа, прежде чем Эддисон выходит из своей комнаты. Думаю, я должен быть впечатлён тем, что она вообще вышла, честно говоря. Я вроде как предполагал, что она будет прятаться там весь день, придумает мне какую-нибудь дерьмовую отговорку о том, что ей плохо. Но она этого не сделала.

Думаю, у неё больше мужества, чем я думал.

Она садится за кухонный стол, не глядя на меня, и я наливаю чашку кофе, пододвигая её к ней.

— Спасибо, — говорит она.

— Ты снова заснула? — спрашиваю я, потягивая кофе. Что ж, всё примерно так неловко, как я и ожидал.

— Хендрикс, мы должны поговорить о том, что произошло, — начинает она. Но она не смотрит на меня, явно смущённая.

— А мы должны ли? — спрашиваю я. — Потому что ничего не произошло.

— В коридоре, — говорит она. — А потом… то, что ты слышал. И то, что я слышала.

«О, хорошо, она меня услышала», — думаю я. Но я беспечно пожимаю плечами.

— Это была минутная оплошность в суждениях, — отвечаю я.

— Точно, — она поднимает на меня настороженный взгляд. — Ты собирался… поцеловать меня.

Я поворачиваюсь, чтобы взять распечатку её расписания и положить перед ней на стойку, намереваясь сменить тему:

— Я был возбуждён, а ты была одета… эта футболка. И те трусики.

— Ты видел мои трусики? — спрашивает она.

— Чёрт, Эдди, — я качаю головой, смеясь. — Ты нечто. Давай просто забудем об этом, хорошо? Ничего не произошло.

— Это как раз то, что нам надо, — говорит она настороженным голосом. — Ты просто был возбуждён. Я просто была возбуждена.

«Нет, это ни хрена не значит», — думаю я. Вот что я хочу сказать. Дело совсем не в этом. Но я этого не делаю.

— Вот и всё, — вру я. Я заставляю себя пожать плечами с небрежностью, которой определённо не чувствую. — Ты знаешь меня, сладкие щёчки. Разве я когда-нибудь мог отказаться от горячей цыпочки?

— Ты думаешь — я горячая цыпочка? — спрашивает она, и её щёки вспыхивают.

Чёрт возьми. Я сжимаю челюсть.

— Ты Эдди, — говорю я. — Не горячая цыпочка.

— Значит, ты хочешь сказать, что я не сексуальна? — но уголок её рта приподнимается, и я думаю, что она вот-вот расплывётся в своей фирменной улыбке. Слава богу, она не воспринимает это всерьёз.

— Ты самая сексуальная девушка, которую я знаю, — отвечаю я, глядя ей в глаза. Это заставляет её лицо покраснеть ещё сильнее.

— Очевидно, морская пехота погубила тебя, — говорит она. — Ты, наверное, уже много лет не общался с горячими девушками.

— Наверное, так оно и есть, — вру я. — И это объясняет мою оплошность в суждениях. По сути, это было временное помешательство.

— Да, — она кивает, но не отводит взгляда, и на минуту я подумываю о том, чтобы обойти стойку с другой стороны, взять её на руки и усадить на мрамор, чтобы она могла обхватить меня ногами. Я хочу взять её прямо здесь, прямо сейчас.

Но я этого не делаю.

Эдди прочищает горло:

— Чтобы это больше не повторилось.

Я не могу сказать, говорит ли она мне или задаёт вопрос.

— Нет, девочка Эдди, — говорю я. — Это больше не повторится.

Я хочу говорить правду. Это не должно повториться. Это не должно повториться. Я знаю, что для неё поставлено на карту, если это произойдёт. Если я прикоснусь к ней губами, всё будет кончено. Всё закончится. Её карьера, её будущее. Я знал, каковы ставки, когда подписывался на эту временную работу. Её звукозаписывающий лейбл съел бы её живьём.