litbaza книги онлайнДетективыЕсли нам судьба… - Лилия Лукина

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 16 17 18 19 20 21 22 23 24 ... 93
Перейти на страницу:

Мои размышления прервал грубый женский голос, я даже вздрогнула от неожиданности, потому что он раздался в салоне моей машины. И только немного погодя поняла, что это говорит Нюрка — она ведь все время молчала.

— Какая Лидка? А такая Лидка, стерва, чтоб ей пусто было. Это из-за нее я Пашку потеряла.

— Аннушка, не надо так волноваться, успокойтесь. Сейчас придет Степан, принесет нам чего-нибудь, вы выпьете, и станет легче. Съешьте банан, от него, говорят, настроение улучшается. Давайте я вам почищу… Ну вот, вы уже и улыбаетесь.

Подошедший через несколько минут Степан принес бутылку чего-то малопонятного и столь же малоаппетитного, потому что Петр очень откровенно высказался в адрес какой-то Семеновны, что она, стервь, уже совсем совесть потеряла и гонит мало того, что из гнилой картошки, так еще и разбавляет.

Дружная компания выпила, закусила, и Чаров спросил:

— А что это за Лидка? Аннушка на нее так обижена, что смотреть больно.

— Лидка-то? — Степан закурил и, шумно выдохнув дым, продолжил: — А это продолжение той же истории. Вот пусть Нюрка и рассказывает. Уважь гостя, Нюр, да и мы послушаем.

— А чего говорить-то? — заартачилась она. Но, в конце концов, уступила общим просьбам и стала рассказывать.

Андрей Артамонович умер в начале лета. Проститься с ним приходили не только рабочие из депо и соседи по дому, но и совершенно незнакомые люди, которые гладили Пашку по голове и просили обращаться за помощью, если понадобится. Подходила проститься и пока загадочная для меня Лидка с сыновьями-близ-няшками, которая поселилась в хрущевке зимой того же года. Она тоже гладила Пашку по голове и просила приходить в любое время. За несколько месяцев до смерти, никто уже точно не помнил, Андрей Артамонович с сыном частенько заходил к ней в гости. А Пашка постоянно играл во дворе с малышами.

После того как похоронили Матвеева, Клавка перенесла его вещи к себе в комнату. Ее мать к тому времени тоже умерла — замерзла пьяная во дворе, и в трехкомнатной квартире остались Клавка, Нюрка с матерью, и муж с женой, которые редко бывали дома, только ночевали иногда. Днем Клавка с Нюркиной матерью работали уборщицами в депо — мыли товарные вагоны, а по вечерам гуляли. Видимо, дым там стоял коромыслом. Клавкина комната была самая большая, поэтому собирались у нее, пили, пели песни, плясали.

— Помню я, сам там бывал, — мечтательно сказал Степан. — Мне в ту пору было… Да какая разница, сколько мне было, но из армии я уже вернулся. Хорошо гуляли… Клавка-то еще ничего была, да и мамка твоя, Нюр, тоже. Было времечко…

— Так вот, диванчик Пашкин на кухне поставили, чтоб веселиться не мешал, — продолжала Нюрка. — Только Пашка-то к нашей жизни был непривычный: куска без спросу не возьмет. Да какой спрос? Что стащишь со стола, то и съешь. Спать в тишине привык, ходить в чистом. Днем-то еще туда-сюда, а вечером и приткнуться ему было некуда, так я его к нам в комнату звала. Мамка с Клавкой гуляют, а мы с ним сидим. Он мне про Андрея Артамоновича рассказывал, как они с ним везде ходили, что видели. Завидовала я ему, что у него папка был, я-то своего и не знала никогда. А Клавка-то смехом моей мамке и говорит, что, мол, жениха для Нюрки привела. Чего уж скрывать, нравился мне Пашка, можно сказать, любила я его. Да чего теперь вспоминать, дело-то прошлое. Только никак он прижиться у нас не мог, да и тосковал сильно по отцу.

— Что правда, то правда, — подтвердил Петька. — Сколько раз случалось: бежит с улицы к нам, а около двери остановится, вспомнит, что его там уже никто не ждет, и идет обратно, как побитый. Мать моя, бывало, зазовет его, пошли, мол, Павлуша, посидим, Андрея Артамоновича вспомним, да и покормит. Знала ведь, покойница, что у Клавки сроду ничего в доме нет. Мать-то хоть и выпивала, но меру знала, да и работа не позволяла, санитаркой в медпункте была, — гордо добавил он. — А когда и соседка-старушка ему хоть чай с булкой даст, может, и рада бы больше, да где ей было взять-то.

— Да ладно вам, — возмутилась Нюрка, — голодным он не был. Я — не он, сызмала знала, что если сама не возьмешь, то шиш получишь. И себе, и ему брала. Дело-то не в этом. Не мог он матери простить, что она так об отце его говорила. Я все удивлялась, чего он обижается, не бьют, да и ладно. А он ее и мамой-то ни разу не назвал. Клавка, как черт ее в бок подталкивал, дня не проходило, чтобы какую-нибудь гадость об Андрее Ар-тамоновиче не сказать. Пашка сначала просил ее, чтобы она папу его не ругала, а потом, видно, понял, что бесполезно, и замолчал. А ее это еще больше злило, все хотелось его до слез довести, а он не плакал никогда, зубы сцепит и молчит. Только глаза темнели. Так-то они у него синие, а как разозлится, аж почти черные становились. А в тот день, до конца жизни его не забуду… Ох, не могу…

Какие нежности при нашей бедности, подумала я, кто бы мог предположить, что у этой кошки помойной такая тонкая душевная организация. Судя по всему, уж всем двором бита, клята, мята, а о Матвее она, видите ли, вспоминать спокойно не может. Еще всплакнет, чего доброго. А что же тогда о Матвее говорить, когда он от отца, который в нем души не чаял, попал в этот вертеп. Зато теперь мне стало понятно, почему у него тогда в кабинете глаза потемнели — видимо, эту фотографию послали без его ведома.

Артист же даром времени не терял, он вовсю утешал Нюрку. Плеснул ей в стакан, и меня очень удивило, что мужики не возразили; значит, было во всей этой истории что-то особенное.

По установившейся традиции Клавка с компанией гуляла в будние дни по вечерам, а вот в выходные начинали утром в субботу и заканчивали вечером в воскресенье. Нюрка с Пашкой в таких случаях спали в подвале, где она еще до его появления в их квартире оборудовала в сухом уголке некое подобие постели, натаскав туда из мусорки всяких тряпок.

В ту проклинаемую Нюркой субботу Клавка с утра пораньше особенно разошлась и крыла почем зря Пашкиного отца так, что он, не выдержав, выскочил из дома и устроился на скамейке во дворе. Нюрка вышла вслед за ним и уселась неподалеку, ждала, пока тот успокоится. По ее словам, когда Пашка был злой, то просто бешеный становился. Драться он с ней, конечно, не стал бы — девчонка ведь, но мог и посмотреть так, что мало не покажется. А на соседней скамейке сидела та самая Лидка с книжкой, а ее дети, близнецы, играли рядом в солдатики.

— Ненавижу эту уродину… — просто взвыла Нюрка.

— Зря ты так, Нюр, — Степан решил сказать свое веское слово. — Может, тебе в то время она уродиной и показалась, но я-то уже здоровым мужиком был, в бабах разбирался. Я тебе, Володя, так скажу, уродиной она, конечно, не была. Но какая-то она была невидная. Баба, она же стервой должна быть, чтобы в ней огонь играл, чтобы ты на нее смотрел и думал, а ну как я ее сейчас… А в ней этого не было. Но вот то, что добрая была, это да… Просто посмотришь на нее и чувствуешь — добрая…

— Да задавись она этой добротой, — Нюрка все никак не могла успокоиться. — Это она во всем виновата! Она Пашку свела!

— Аннушка, ну что вы такое говорите? Павел Андреевич не конь же, чтобы его свести, — изумился Чаров. — Совсем я вас уже не понимаю.

1 ... 16 17 18 19 20 21 22 23 24 ... 93
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?