лишь кивал иногда, чему-то загадочно улыбаясь, иногда невпопад. А потом, когда я разлила в стоящие на столешнице чашки красно-оранжевую жидкость, стоя к нему спиной, я услышала его голос.

— Свет, я очень скучал.

Дыхание, успокоенное моей увлеченной болтовнёй, вновь сбилось, и я судорожно пыталась его выровнять и сообразить, что ответить. Не говорить же, что ночами не спала, что грезила им?.. Или говорить?

— Иди ко мне, — сказал он с хрипотцой.

Когда я повернулась к Глебу, он уже нависал надо мной, отрезая все пути к отступлению. А мне так невыносимо хотелось сдаться, что я блаженно прикрыла глаза, когда он коснулся своей тёплой и немного шершавой ладонью моей щеки.

— Ты дрожишь, не бойся, я постараюсь не кусать, — улыбался искуситель.

— В моей жизни так давно не было общения с мужчиной, что чувствую себя как школьница, — мне действительно было неловко.

— Послушай это, — и Глеб взял мою ладонь и положил себе на грудь. Его сердце колотилось как сумасшедшее. А когда я изумлённо подняла свои глаза на него, то он склонился и поцеловал меня. Сначала нежно, будто спрашивая разрешения и пробуя на вкус, а затем всё увереннее, словно заявляя свои права на меня.

Крепкие мужские руки обвили моё тело, у него были ладони на всю мою спину, я чувствовала себя такой маленькой и беззащитной в его власти, и это безумно заводило. Почувствовав как моё тело уже машет белым флагом, крича о готовности капитулировать на милость победителя, я выкрутилась из рук Глеба. Он посмотрел на меня удивленно и огорчённо.

— Я на минутку, позвоню только.

Я взяла телефон и вышла в комнату, набрав Злату.

— Он в тепле, не голоден, не плачет, даже не падал, уже помыт, выпил молока и слушает со Славкой сказку в исполнении Геры, фото его в пижамке я тебе только что отправила, — отрапортовала подруга.

— Чьё фото? Геры?! — пошутила я.

— Ха-ха, юмористка! Отдыхай, мать.

— Всё, хорошо, тогда доброй ночи вам! Целую!

— И я тебя, дорогая!

Я отбила звонок и вернулась в кухню, где Глеб невозмутимо пил чай, оперевшись о столешницу. Я растерялась: брать с него пример, или возвращаться к тому, на чём закончили?

— Вкусно. Ты открываешь мне мир с неизвестной стороны. Думал, что пробовал уже всё, — мужчина отставил чашку в сторону.

— Я… а я тоже скучала… — на этом мой голос снова сел.

И Глеб протянул руку, привлекая меня к себе. На этот раз мы рассматривали друг друга, он скользил взглядом по моему лицу, а я коснулась ладонью его колючей щетины, думая о том, что в нём появилась какая-то дикость, которая была ему очень к лицу.

— Да, что-то я не подготовился, — по-своему понял мой жест мой неожиданный, но такой долгожданный гость, и поскрёб пальцами по подбородку.

— Не страшно, — улыбнулась я ему.

Но Глеб вдруг стал серьёзным и даже хмурым.

— Свет, я должен завтра вернуться к своим, мне дали всего два дня.

— Я понимаю, — моё горло свело от переживаний.

— Я не хочу… Как бы так выразиться? — Глеб воздел глаза к потолку, будто там была подсказка. — Я могу не вернуться, Свет. Я не хочу тебя к себе привязывать…

— Замолчи, просто замолчи. Я всё равно тебя буду ждать, даже если ты сейчас развернёшься и уйдёшь. Я только о тебе думала всё это время, — я сказала это и стало легче на душе, а лицо Глеба будто солнце осветило.

Он схватил меня своими ручищами в охапку, целуя всё лицо: губы, нос, щеки, глаза… Но потом, опомнившись, он упёрся лбом в мой.

— Это очень много для меня значит, но обещай мне, что бы ни случилось, не рви своё сердце, живи насколько возможно в радости, бери от жизни лучшее. Я хочу знать это, уходя за ленточку.

— Хорошо. Ну а ты уж постарайся…

— Я постараюсь, — он взглянул в мои глаза, а затем припал к губам, будто заверяя наши обещания самой крепкой печатью.

Глава 20

Только сейчас я понял, что поцелуй без любви не значит ровным счётом ничего. Это будто сравнить купание в луже с водами Адриатики. Или жвачку со вкусом арбуза с сочной свежей сахарной ягодой. Я плавился от её прикосновений и ругал себя на чём свет стоит: сколько времени я потерял, пока боролся с ветряными мельницами. Какой смысл в долгой жизни, если в ней не было этих чувств? И у нас есть лишь эта ночь, как сложится будущее, никто из нас не знал…

Я сминал губы Светы своими, стараясь сдерживать всю свою страсть, иначе её бы просто снесло лавиной моих чувств. Такая нежная, такая искренняя, такая родная… И это блаженство я пытался заменить суррогатом, доказывал сам себе как умалишённый, что так лучше, так безопаснее — наверное так же ведут себя люди, которые годами из дома не выходят.

Тихое постанывание Светы вывело меня из транса и заставило улыбнуться, нет, ей не было больно, хотя кожа на щеках уже горела от моей щетины, просто она тоже терялась от наслаждения. Я спустился губами ниже, целуя шею и нежные плечи, спустив с них халат. Свои руки я обнаружил уже на её бёдрах. Всё происходило так естественно и само собою, мы резонировали и искрили, я хотел эту женщину всю — её сердце, её мысли, её тело… Через какое-то время моё тело намекнуло мне ноющей болью в спине, что неплохо было бы немного разогнуться — у нас была большая разница в росте, у моей малышки наверняка шея затекла. Я взял её под бедра и посадил на столешницу, вклинившись между ног — так было горааааздо лучше. Света потянула наверх мой джемпер и вздохнула, увидев рваный шрам на плече — привет из буйного детства. Она провела своими пальцами по нему, пуская по моей коже волну мурашек — ох, Света, ты сама себя сейчас приговорила.

Я провел рукой по тыльной стороне бедра до самых шортиков, а, когда увидел, как вспорхнули её ресницы и расширились зрачки, закрыл ей рот поцелуем, чтоб не вздумала возражать. Пальцы проникли под бельё моей горячей девочки и начали там своё дело, нежно оглаживая чувствительную кожу. Света задышала более глубоко, неосознанно привлекая моё внимание к своей груди… Движением руки я распахнул её тонкий халатик, а оторвавшись от её распухших и покрасневших губ, перевёл взгляд на острые вершинки, которые выпрашивали мою ласку. Огладив рукой её грудь, я спустил тонкую маечку с изящным кружевом и задохнулся от радости,