– Зачем? – спросил Влад.

Кузепыч сурово подвигал красной пяткой, заменявшей ему подбородок, и, ничего не объясняя, скрылся.

* * *

Девчонок Кузепыч заселил мгновенно. Чувствовалось, что даже самое короткое пребывание в женском обществе его напрягает.

– Разбирайтесь… уф! сами!.. уф!… где чего! – фыркнул он, как морж.

С вещами разобрались рекордно быстро, поскольку вещей ни у кого не было. Но даже с этим минимумом некоторые ухитрились неплохо устроиться. Лена взбила подушку, пришпилила кнопкой к стене фотографию. Что-то подправила, где-то добавила. Вроде ничего и не сделала, а сразу стало по-домашнему.

Алиса забралась на верхний ярус. На спинке кровати она обнаружила три раза по семь зарубок. Видимо, кто-то изнывал и считал дни. Непонятно, отчего дальше он прекратил делать зарубки. То ли привык, то ли вылетел, то ли его съел сердитый Кузепыч, обнаруживший порчу казенной мебели.

Фреда уставилась на верхнюю кровать, на которой кто-то оборудовал себе ложе с балдахином.

– Тут обитает местная грымза! Сперла все одеяла! – с негодованием заявила она.

Рина молча сдернула одеяла и раздала их. Голая электрическая лампочка, жалобно провиснув, болталась на проводе.

– Думаешь, стоит? Грымза будет качать права! – сказала Фреда.

– Не будет, – пообещала Рина. – Это хорошая грымза. Правда, сейчас ей хочется всех поубивать.

Целое лето Рина была единственной хозяйкой комнаты, а теперь тут целая орда. Ходит, все трогает, сгоняет вещи с насиженных мест. Для Рины это было невыносимо. В ее теле всегда жил собственнический дух. Когда-то, возвращаясь из школы, Рина как кошка обегала все комнаты, чтобы убедиться, что нигде не произошло никаких изменений.

Лара села на кровать и энергично вытряхнула на одеяло содержимое сумочки. Вагон косметики, расческа-растопырка, ключи с сердечком. Десятка два скомканных бумажек с телефонами и офисные визитки, которые ей насовали в надежде, что она позвонит. Самым умилительным предметом оказался детский шерстяной носок с завязками.

– Это чей? – спросила Лена.

– Где? А-а! Эвелины!

– Сестры?

– Младшей.

Лена улыбнулась.

– Специально таскаешь?

– Делать мне нечего! Линка из коляски выбрасывает, а я потом по лестнице иду и подбираю, – в голосе у Лары саможаление смешалось с родовой гордостью. Вон, мол, какие мы нравные и швырючие. Знай наших!

Правда, сентиментальности у Лары хватило ненадолго. Когда человек вытряхивает сумку, он обычно настроен по-деловому. Сердце у него на консервации.

– Ну вот, даже лака для ногтей нет!!! Я не смогу тут месяц торчать! Я сдохну! – стонала она, совершая головокружительные перескоки с предмета на предмет. – Мужики какие-то непонятные! Орут! Отжиматься заставляют. И че я лак не взяла?.. Не, все-таки взяла! Ну как чувствовала!.. И чего им от нас надо? Удобства в коридоре!.. Раковина треснутая!

– Заглохни! – Фреда неожиданно пнула ножку кровати, на которой сидела Лара.

Та захлопала ресницами.

– Больная?

– Ну и больная! А что? – с вызовом признала Фреда.

Лара ее дико раздражала, до крайности, хотя они и знакомы-то всего несколько часов. Красивая, ухоженная, влюбленная в свое тело Лара носила себя по жизни как фарфоровую статуэтку и даром получала то, что некрасивой Фреде приходилось выцарапывать и выгрызать.

Одно утешало Фреду: когда-нибудь Лара станет старая и страшная. Ум же у нее, Фреды, останется, и тогда посмотрим, кто лучше плавает в бензине с сигарой в зубах.

Но все же где-то в глубине сердца жил страх. Вдруг и тут глупая, но естественная Лара ее обскачет? Забудет свою красоту в магазине и поленится за ней возвращаться. Станет ездить по субботам на дачу, лечить мужа от радикулита и переживать, когда подгорит шарлотка. И чихать ей будет, что одинокая и злая Фреда бодает подушку выпуклым лбом. И снова воспаленный завистью мозг окажется в пролете с нераскрывшимся парашютом. Почему умные люди так часто несчастны? Может, потому, что злы? А раз так, чего стоит ум, если не может заставить себя подобреть?

Внезапно Фреда вспомнила про мобильник. Проверила и обнаружила, что связь есть. «Палок» (слава эрудиции Лары!) здесь было больше, чем в лесу. Вскоре обнаружилось, что звонить можно кому угодно и говорить обо всем, кроме того, где ты сейчас находишься. То есть сказать, конечно, можно, рот тебе никто не затыкает, но собеседник таинственным образом выдаст что-нибудь в духе: «Да отстань ты со своим постным маслом! Куплю я его! Не надоело двести раз повторять одно и то же?»

Лара закончила разбирать сумку и тоже стала забавляться с телефоном, названивая молодым людям. Знакомые у нее были серьезные, потому что с другой стороны трубки то щелкала компьютерная клавиатура, то где-то рядом гудели машины, то начальствующий голос просил обратить внимание на диаграмму номер четыре.

«Сереж, а Сереж!» (Или «Вась, а Вась!», «Дим, а Дим!») – говорила Лара, после чего голос ее вкрадчиво замирал секунды на три. Видимо, набирая номер, Лара еще понятия не имела, что скажет. Когда же собиралась с мыслями, озвучивала примерно одно и то же:

– Ты мне звонькал? А кому ты звонькал?.. Что хочу? Да ниче! Вот сижу и думаю, кому бы еще позвонькать!

После пятого такого звонка Фреду снова пришлось успокаивать, потому что она принялась орать: «Убью курицу!»

В середине ее крика в дверь коротко постучали. И тотчас, не дожидаясь, пока стук осмыслят как стук, а не как случайный порыв сквозняка, всунулось лицо незнакомой девушки. Оно было красным, но не от смущения, а просто кто-то слишком много времени проводил на солнце.

– Ужин – ноги – топать! – телеграфно сообщило лицо и скрылось.

Рина открыла окно, чтобы проветрить комнату. Было темновато, хотя и не глухо темно. День впадал в неуют. На цветочной клубе паслось и вздыхало нечто неопределимое.

– Попался, Платоша! А на меня потом орут, что это я все истоптала! – жизнерадостно завопила Рина.

Нечто вышло на свет и оказалось бледным юношей с пепельными кудрями. Прижимая к груди ворох срезанных гладиолусов, юноша перелез через забор и, со знанием дела спрыгнув в противоположном направлении, исчез.

– Лови его! – Рина свистнула, не делая попыток никого ловить.

– Кто это? – спросила Алиса.

– Это наш неоромантик. Платон. Он же Платоша!

– Почему неоромантик?

– Да странный он. Ночами его вечно нет. Говорят, рвет цветы, выскакивает из кустов, молча дарит их незнакомой девушке и убегает. И все это после часа ночи, где-нибудь на пустынной дороге у электрички! Пару раз его даже из баллончика обрызгали!

– Но это же замечательно! – задумчиво сказала Алиса.