– Линди, – взмолился Коннор, хотя Харпер не поняла, о чем он молит.

Да, Линди была ужасна; ей нравилось быть матерью, потому что она могла издеваться над мужем и ребенком. Все в ней было ужасно – от острого носа до острых маленьких сисек и острого визгливого голоса… Но она была права. Харпер стала заряженным оружием, а заряженное оружие нельзя оставлять там, где до него может добраться ребенок. Харпер подумала – и не впервые, – что решение выжить, в некотором смысле, чудовищно, это акт гордыни, возможно, убийственный эгоизм. Ее смерть – дело решенное, и все теперь зависит от того, заберет ли она кого-нибудь с собой, подвергнет ли риску.

Но кто-то уже подвергается риску. Рискует ребенок.

Харпер зажмурилась. Она ощущала сквозь веки свет двух свечей, горящих на кофейном столике, мутное красное сияние.

– Коннор, – сказала Харпер. – Линди права. Я не подумала. Просто испугалась.

– Конечно, испугалась, – ответила Линди. – Ну конечно испугалась, Харпер.

– Не надо было спрашивать. Я слишком долго сидела в одиночестве – Джейкоб уехал в прошлом месяце, и помочь он не может. Когда слишком долго остаешься в одиночестве, возникают глупые идеи.

– Лучше бы тебе позвонить отцу, – сказала Линди. – Расскажи ему обо всем.

– Что? – воскликнул Коннор. – Господи, папа не должен знать! Это его убьет. У него в прошлом году был инфаркт, Линди. Хочешь, чтобы случился еще один?

– Он умный человек. Что-нибудь придумает. И потом, твои родители имеют право знать. Харпер должна рассказать, в какое положение она нас всех поставила.

Коннор захрипел.

– Его сердце не остановится. Оно разобьется. Линди, Линди…

– Наверное, ты права, Линди, – сказала Харпер. – Ты из нас самая разумная. Мне нужно будет позвонить маме и папе. Но не сегодня. У меня на телефоне только три процента зарядки; не хочу вывалить дурные вести и отключиться. Только пообещай мне, что дашь мне самой сообщить им. Не хочу, чтобы они услышали все от тебя, пока я вне зоны доступа. Ну и ты сама сказала: я во всем виновата, мне и держать ответ.

Харпер вовсе не собиралась звонить родителям, чтобы сообщить, что скорее всего умрет в течение года. Ни к чему. Им уже почти по семьдесят, и они обитают в зале ожидания Бога, именуемом также штат Флорида. Оттуда они не помогут ей и приехать не смогут; единственное, что им по силам, – объявить траур заранее, а смысла в этом Харпер не видела.

Однако ничто так не смягчало Линди, как признание ее правоты, и заговорила она гораздо спокойнее:

– Конечно, сообщи им сама. Поговоришь с ними, когда сможешь, когда будешь готова. Если им захочется с кем-то поделиться, мы со своей стороны сделаем все, чтобы их утешить. – Смущенным голосом она добавила: – Может быть, именно это поможет мне сблизиться с твоей матерью.

Как мило, отметила Харпер. Пусть она сгорит заживо, но хотя бы Линди сможет подружиться со свекровью.

– Линди? Коннор? Телефон сдыхает, не знаю, когда еще смогу позвонить. Электричества нет уже несколько дней. Можно, я пожелаю спокойной ночи Джуниору – Коннору-младшему? Ему, наверное, уже спать пора.

– Ну, Харпер, – сказал Коннор. – Я не знаю…

– Разумеется, она может пожелать Джуниору спокойной ночи, – вмешалась Линди, встав теперь на сторону Харпер.

– Харп, ты ведь не скажешь малышу, что ты больна?

– Разумеется, она не скажет, – снова влезла Линди.

– И… и не думаю, что стоит говорить ему о ребенке. Не хочу, чтобы он вбил себе в голову, что у него будет… Господи, Харпер. Это правда ужасно. – Он как будто старался не заплакать. – Как я хочу тебя обнять, сестренка.

Она ответила:

– Я люблю тебя, Кон. – Что бы ни придумал себе Джейкоб про эти три слова, для Харпер они были важны. Они были ближе всего к волшебству, таили в себе силу, которой не хватает другим словам.

– Я подниму Джуниора, – сказала Линди мягким тихим голосом – как в церкви. Раздался пластиковый стук – она положила свою трубку.

Брат сказал:

– Не сердись, Харпер. Не надо нас ненавидеть. – Он тоже говорил шепотом, горестным тоном.

– Конечно, – ответила она брату. – Заботьтесь друг о друге. Линди правильно говорит. Вы все делаете правильно.

– О, Харп, – сказал Коннор. Он глубоко, со всхлипом вздохнул и добавил: – Вот и мальчик.

Настала тишина – он передавал трубку. Возможно, именно из-за этой тишины Харпер услышала звук на улице: шуршание гравия и шум большого грузовика, едущего по дороге. Харпер уже отвыкла от уличного движения после заката – действовал комендантский час.

Коннор-младший сказал:

– Привет, Харпер. – Его голос вернул ее в мир на том конце провода.

– Привет, Джуниор.

– Папа плачет. Сказал, что ударился головой.

– Ты должен поцеловать его, чтобы прошло.

– Ладно. И ты плачешь? Почему? Тоже ударилась головой?

– Да.

– Все головой ударяются!

– Вот такая ночь.

В трубке послышался стук. Коннор-младший закричал:

– Я тоже ударился головой!

– Не делай так, – сказала Харпер.

Харпер краем сознания отметила, что грузовик еще на улице и мотор работает.

В трубке снова послышался стук.

– Опять моя голова! – весело сказал Коннор-младший. – Мы все стукнулись головой!

– Больше не надо, – сказала Харпер. – А то заболит.

– Уже заболела, – радостно объявил мальчик.

Харпер громко чмокнула телефонную трубку.

– Я поцеловала телефон. Ты почувствовал?

– Ага! Почувствовал. Спасибо. Уже лучше.

– Хорошо, – сказала она.

Стукнул дверной молоток. Харпер подскочила на диване, как будто услышала выстрел на улице.

– Ты опять стукнулась головой? – спросил Коннор. – Я слышал – так громко!

Харпер сделала шаг в сторону прихожей. Мелькнула мысль, что она идет не в ту сторону – ведь надо в спальню, за портпледом. Кто бы ни стоял теперь за дверью – вряд ли она действительно хочет его видеть.

– Тебя поцеловать, чтобы стало лучше? – спросил Коннор.

– Конечно. Один раз, чтобы стало лучше, и еще раз – на ночь.

Послышался смачный поцелуй, а потом Коннор-младший тихо, почти смущенно сказал:

– Вот. Поможет.

– Уже помогло.

– Мне пора. Надо зубы почистить. А потом слушать сказку.

– Иди слушать сказку, Джуниор, – ответила Харпер. – Спокойной ночи.

Из прихожей донесся странный звук: грохочущий и скрежещущий «клик-клак». Потом приглушенный удар. Харпер ждала, когда же Коннор-младший пожелает ей спокойной ночи, но он молчал, и она постепенно поняла, что тишина на том конце провода стала другой. Опустив телефон, она убедилась, что он отключился, растратив остатки заряда. Теперь это было просто пресс-папье.