Я вижу то, что есть. Ты видишь то, что может быть.

Мне надо внутрь. Холодает. Не хватает тебя.

Дважды за ночь я обкладывал ногу Эшли снегом. Она не просыпалась, только громко стонала и разговаривала во сне. Я уже несколько часов бодрствовал, когда она проснулась и вскрикнула, как от боли. Ее глаза едва приоткрывались.

– Как самочувствие?

– Как после аварии с участием грузовика, – хрипло ответила и повернулась на бок. На несколько минут ее скрутили рвотные спазмы. Ее рвало желчью – больше в желудке ничего не было. Наконец она легла, пытаясь отдышаться. Было видно, как ей больно.

Я вытер ей рот и дал попить, придерживая за нее кружку.

– Вы должны принять адвил. Только сомневаюсь, что ваш желудок этому обрадуется.

Она кивнула, не разжимая век. Я подбросил в костер хвороста и включил горелку. От запаха кофе она открыла глаза. Она была измучена, энергия иссякла.

– Давно вы не спите?

– Часа два. Я пытался оглядеться. Как мне ни нравится наша пещера, надо отсюда выбираться. Здесь нас никто не найдет. Сигнальный огонь и то не разжечь.

Она увидела причудливые предметы слева от меня и спросила:

– Ваша работа?

Я снял с задней стороны кресел обивку, вынул пружины, при помощи инструмента Гровера раскрутил проволоку и разогнул станины. В результате получилось нечто, отдаленно напоминавшее снегоступы. В длину они были больше, чем в ширину, передняя часть оказалась шире задней. Я обтянул рамы проволокой из кресел и закрепил ее леской. Получилось довольно прочно. Я приподнял свои изделия.

– Это снегоступы.

– Как скажете.

– По утрам, проводя плановые операции, и по вечерам, встречая «Скорую» или вертолет, я регулярно решаю задачи гораздо сложнее этой.

– Хвастаетесь?

– Нет, просто объясняю, что моя работа – хорошая подготовка к необычному и неожиданному.

Я дал ей один снегоступ, она покрутила его в руках и отдала мне.

– Мне больно даже думать о том, чтобы пошевелиться, но я готова попытаться. Будет полезно сменить обстановку.

Я налил ей кофе.

– Только осторожно. В нашем распоряжении еще два дня.

– Вы же никого не ждете? Серьезно?

– Нет, никого.

Она кивнула и задышала полной грудью.

– Я покину вас на пару часов. Проведу рекогносцировку.

Я достал ракетницу из пластмассовой коробки, где Гровер держал свои принадлежности для рыбалки, зарядил ее и отдал Эшли.

– Если я вам понадоблюсь, взведите затвор и нажмите на курок. Только следите, куда стреляете, иначе можно спалить себя и всю нашу берлогу. В крыле еще осталось горючее. Меня не будет почти весь день. Если я не вернусь к ночи, не беспокойтесь. Я возьму с собой спальный мешок, запасное одеяло, еще кое-что. Со мной ничего не случится. Здесь все зависит от метеоусловий. Они быстро меняются. В случае чего мне придется залечь и переждать пургу. Хочу найти пропитание и новое убежище или место, где его можно построить.

– Вы все это умеете?

– Кое-что умею. Чего не умею, тому научусь.

Я забрал лук Гровера из колчана в хвосте самолета, оттуда же взял один спиннинг, куртку и катушку.

– Вы умеете ловить рыбу на муху?

– Был однажды опыт…

– Ну и как?

– В смысле поймал ли я чего-нибудь? Ничего не поймал.

– Я боялась, что вы это скажете. – Она посмотрела на лук. – А эта штуковина?

– Из такой штуковины я стрелял.

– И даже попадали?

– Случалось.

– Думаете натягивать тетиву со сломанными ребрами?

– Не знаю, еще не пробовал.

– Перед уходом помогите мне кое с чем.

Речь шла о малой нужде. Потом я растопил для нее воды и укрыл ее.

– Дайте-как мне мой кейс. – Она достала сотовый телефон. – Так, шутки ради… – Она включила телефон, но холод успел его убить. Я пожал плечами.

– Попробуйте разложить пасьянс. Можете воспользоваться моим компьютером, хотя я удивлюсь, если он включится. А если включится, то проработает недолго.

– А книги у вас есть?

– Я не такой уж книгочей. Придется вам остаться наедине с вашим мыслями – и с собачкой. – Я почесал нашего песика за ухом. Он уже привык к нам и перестал лизать в губы Гровера. – Вы не вспомнили его кличку?

– Нет, – жалобно ответила она.

– И я. Предлагаю окрестить его Наполеоном.

– Почему?

– А вы к нему приглядитесь! Он – воплощение наполеоновского комплекса у животных, если такое только бывает! У него вид сердитого бульмастифа, которого запихнули в тело размером с буханку хлеба. С него хоть плакат рисуй: «Это не размер собаки в бою, а размер боя в собаке».

– Что бы сделать для него, чтобы он не отморозил лапки?

Я посмотрел на выпотрошенное кресло со сломанными шарнирами, открыл универсальный инструмент и снял четыре фута виниловой обивки. В спинке кресла обнаружился слой губки толщиной в полдюйма. Я сделал из губки подушечки с прорезями и привязал их к лапам Наполеона при помощи лески. Он смотрел на меня как на сумасшедшего. Но когда дело было сделано, он понюхал свою «обувь», встал, прошелся по снегу, потом прижался ко мне и лизнул меня в лицо.

– Пожалуйста. Я тоже тебя люблю.

– Кажется, у вас появился друг, – с улыбкой произнесла Эшли.

– GPS! – Я протянул руку.

Она достала прибор из-под своего спального мешка, и я спрятал его во внутренний карман рюкзака. В довершение подготовки я расстегнул кармашек на рюкзаке, достал компас и повесил его себе на шею. Его мне подарила Рейчел несколько лет назад.

Увидев его, Эшли спросила:

– Что это?

Я положил компас на ладонь. Он был потертый, местами зеленая краска облупилась, обнажив алюминиевый корпус.

– Компас.

– Похоже, он побывал вместе с вами в куче передряг.

Я закинул рюкзак на спину, застегнул на куртке молнию, натянул перчатки, взял лук.

– Не забудьте: если я не вернусь до наступления темноты, это не значит, что я пропал. Я все равно приду – возможно, завтра утром. Встретимся за кофе. Договорились?

Она храбро кивнула. Я знал, что если она встретит ночь в одиночестве, то обязательно забеспокоится. Темнота, как водится, усугубляет тревогу. Так уж она, темнота, действует: оживляет страхи, которые в свете дня прячутся, но не исчезают.

– Не вечером, так утром, – повторил я. Она покивала, я достал пузырек с адвилом.