Я видел их обеих: Рейчел в дюнах, Эшли на пляже. Я потряс головой: это выглядело бессмыслицей.

Я почесал затылок.

Эшли вернулась, тяжело дыша, смеясь, улыбаясь до ушей. Подняв брови, она потянула меня за руку.

– Бен Пейн?

У меня хлынули слезы – этого я тоже не мог объяснить. И даже не пытался.

– Что?..

– Когда ты смеешься, мне хочется улыбаться. А когда ты плачешь… – Она утерла мне слезы. – Тогда мне хочется, чтобы эти слезы катились по моему лицу. – Она кивнула своим мыслям и произнесла шепотом: – Я тебя не оставлю. Ни за что.

Я сглотнул. Что такое человеческая жизнь? Эхо принесло из-за дюн ответ: «Шажок за шажком».

Возможно, латанию не будет конца. Возможно, слишком долго сохнет клей. Возможно, кости срастаются медленно. Возможно, даже хорошо, что мешанина, которую я называю мной, находится в процессе формирования. Возможно, это и есть долгий, многотрудный уход с места катастрофы. Возможно, каждый из нас проходит свое расстояние. Возможно, любовь больше мешанины по имени «Бен».

Я не сразу обрел дар речи.

– Может, сначала немного пройдемся?

Она согласилась, и мы зашагали вперед. Мы прошли милю, потом вторую, наши лица обдувал легкий бриз. Дойдя до кресла спасателя, мы повернули назад.

Она потянула меня за руку. Теперь ветерок ласкал нам спины.

– Ну, ты готов?

Мы побежали трусцой. Я был слаб, мне приходилось задействовать мышцы, которыми я разучился пользоваться. Но вскоре мы перешли на бег.

Бежали мы долго.

И когда за спиной осталось немало миль, а впереди их было и того больше, когда пот уже капал с моих пальцев, а соль щипала глаза, дыхание стало глубоким, ритмичным, чистым, а ноги почти не касались земли, я, глянув вниз, обнаружил, что куски, из которых я раньше состоял, сливаются в монолит.

В прошлом феврале я забрался высоко в горы Хай Уинтас на полпути между Солт-Лейк-Сити и Денвером, достиг отметки примерно 11 тысяч футов и замер над перспективой, простершейся миль на 60–70. Нигде ни огонька, мороз, снег мел мне в лицо, колол глаза. Конечно, глаза порой щиплет не только от снега, но и от слез. Я сражался с чем-то врожденным, укоренившимся во мне глубоко-глубоко. С вопросами, от которых не мог увернуться. Я слышал их эхо, они провожали меня домой. Они и по сей день со мной: Возвожу очи мои к горам, откуда придет помощь моя…[26]