Ничего удивительного! Кому интересны эти глупые старые сказки?

Но все же Марину обрадовало, что отец не украл книжку. А потом, раз это был единственный подарок отца, она начала читать ее. И с удивлением убедилась, что сказки ей нравятся. Это были не просто приевшиеся волшебные сказки, которые когда-то читала ей мать. У этих сказок и язык, и сюжеты оказались гораздо сложнее. Сквозь них приходилось продираться, как сквозь запущенный, заросший одичавшими розами сад, полный извилистых тропинок и неожиданных поворотов, вызывающих даже некоторый страх.

И картинки понравились Марине: нежные акварели, словно вставленные в книгу, а не напечатанные, как все другие страницы. Создавалось впечатление, что кто-то высмотрел подходящие рисунки на толкучке или в какой-нибудь антикварной лавке среди старых открыток и вклеил их сюда. Нескольких иллюстраций не хватало, но Марина радовалась и тем, что остались.

Почему-то Марина так и не рассказала матери о встрече с отцом и не показала ей книгу. Если бы ее спросили, отчего она это скрывает, Марина объяснила бы, что не хочет расстраивать мать, но в душе она сознавала, что дело не в этом. Дело было в том, что книга сказок - смешная старая книжка - была единственным свидетельством ее встречи с отцом, их краткого разговора, и поэтому Марине хотелось сохранить ее не то чтобы в тайне, но только для себя.

Сейчас, глядя на банку из-под джема, Марина опять вспомнила отцовскую книгу. Накануне вечером, не в силах отделаться от мыслей, как плохо они поступили, оставив фею в плену, Марина перечитала сказку об одном фермере по имени Джон-Добряк. Он поймал в лесу фею и захотел взять ее в жены, а она молила и молила его отпустить ее на волю, пока в один прекрасный день Джон, вернувшись домой, не нашел ее мертвой. Вместо феи на кровати лежала лишь горстка веточек, листьев да клочки мха.

Джон подобрал то, что осталось от его жены, завернул все это в свой лучший плащ и пошел в лес, а там закопал узелок под старым дубом. Закончив работу, он долго стоял, склонив голову, и плакал, пока не почуял, что он уже не один. К нему бесшумно подошел странный, весь скрюченный старик в плаще из мха и листьев, а волосы на его голове напоминали тонкие волоски, покрывающие древесные корни.

Джон сразу смекнул, что старик тоже эльф.

- Не можешь ли ты вернуть мне жену? - спросил он.

- Могу, - ответил старик, - только она уже не будет прежней.

- Что ты хочешь сказать?

- Больше она не сможет ни смеяться, ни плакать, не сможет ни радоваться, ни сердиться, ничего не сможет чувствовать. Она будет словно дерево или камень.

Следующие за этим строчки кто-то в книге подчеркнул. Марина решила, что это мог сделать отец: «Эльфы подобны мыслям. Если их поймать, они начнут вянуть и умрут».

Сказка оказалась очень грустной. Марине было жалко не только бедную жену-фею, но еще и Джона - каково ему пришлось, когда он понял, что наделал! Любовь ослепляла его, пока не стало слишком поздно. И потому, понимая, какой насмешкой звучит его прозвище, он стал зваться Джоном-Беднягой.

Когда накануне вечером Марина прочла эту сказку, ей захотелось сразу же прокрасться к Джейсону и выпустить фею на свободу, но она побоялась: что скажут родители Джейсона, если застанут ее у себя в доме? Что она им ответит?

И она дождалась утра, а утром, как в сказке о Джоне-Бедняге, оказалось уже слишком поздно.

Наконец Марина встала со скамейки и прошла в дом. Разыскала красивый шелковый шарф, который мать подарила ей в последний день рождения, вынесла его во двор и расстелила на садовом столе. Как могла осторожно, она вынула из банки ветку и открепила от нее похожий на останки жука скелетик. Она положила его на середину шарфа и присыпала сверху оставшейся на дне банки пылью и клочками мха. Завязав все в узелок, она взяла лопату и направилась в дальний угол участка Джейсона.

Живая кедровая изгородь отделяла сад Джейсона от поросшей травой полосы, которая принадлежала электрокомпании. Эта полоса разделяла участки, и по ней длинной непрерывной вереницей шагали опоры линии электропередач. Марине часто казалось, что они похожи на гигантских металлических людей, поддерживающих между собой связь по гудящим проводам.

Марина закопала узелок под живой изгородью. Из-за переплетающихся кедровых корней копать было трудно, но Марина посчитала, что это еще легкая расплата за роль, которую она сыграла в гибели феи. Закончив, она опустилась на колени в траву у изгороди.

- Мне ужасно стыдно, - проговорила она, - правда, ужасно! И я знаю, что Джейсон не хотел причинить фее вред, так что, пожалуйста, сделайте так, чтобы Джейсон выздоровел. Уж если на то пошло, я виновата больше, чем он. Он ни о чем не знал, а я знала и не вмешалась, а это, по-моему, хуже всего.

Ответа не было, но Марина и не надеялась его услышать. Она продолжала свои мольбы, хотя собственный голос казался ей напряженным и слишком громким. Она понимала, что должна договорить до конца.

- И пожалуйста, не оживляйте фею. Будет совсем страшно, если она снова станет живой, но не сможет ничего чувствовать.

Она поколебалась и добавила:

- Если я когда-нибудь увижу, что кто-то поступает неправильно, обещаю, что не буду… не буду стоять в стороне и наблюдать. Тут ее глаза налились слезами. В груди все сжалось и в горле запершило. Она не могла продолжать, да и говорить больше было нечего.

Когда Джейсон начал поправляться, он не вспомнил о пойманной фее. Он совсем ничего об этом не помнил, по крайней мере так он говорил. Однако он спрятал сачок и банку и никогда больше не ловил бабочек.

Но Марина-то все помнила, в том числе и о данном ею обещании. Пустая банка из-под джема стояла у нее на полке рядом со сборником «Волшебных сказок» и служила напоминанием на случай, если бы она забыла о данном слове.

Пока мы с моей женой Мэри Энн не приобрели собственный дачный коттедж (по существу, это был старый школьный автобус с кухней в прицепе, но зато из него открывался вид на красивейшее озеро), мы подгоняли трейлер к домику ее родителей, расположенному у озера Отти, вблизи Перта в Онтарио, и оставляли его там. По выходным мы проводили время на озере с отцом жены, ходили по антикварным лавочкам с ее матерью, частенько просто бездельничали, наигрывая всякие мелодии, или отправлялись на прогулки.

Все места, упомянутые в этом рассказе, действительно существуют, но, в отличие от Маргариты, нам ни разу не довелось найти медное яйцо.

Маргарита прятала желание в медном яйце и называла его «Арнольд».

Яйцо развинчивалось на две половинки. Внутри, завернутое в кусочек выцветшего бархата, лежало желание. Оно было маленькое - не длинней большого пальца, грубо слепленное из темной глины в форме птицы. Маргарита сразу решила, что это ворона, хотя на голове у птицы было белое пятнышко. За это пятнышко Маргарита особенно полюбила фигурку, ведь она сама в начале лета, к огорчению родителей, обесцветила перекисью прядь своих темных волос.