Странно, она же почти брюнетка, а на носу у нее россыпь мелких конопушек, правда, не рыжих, а темно-коричневых. Никогда раньше не обращал на это внимания.

– Ты, Соколов, как я посмотрю, много думать о себе стал, – ласково пропела она обвинительный приговор.

– Что ты! – не задумываясь, откликнулся я. – Как можно думать о себе, когда есть ты? Кстати, только сейчас заметил, что у тебя веснушки. Заба-а-авные… – с придыханием протянул я. – Кузя, зачем ты их от меня прятала, а?

Такого сопротивления от учебно-тренировочной мишени Наташа явно не ожидала и, недоуменно заломив брови, приступила к переоценке диспозиции. «Так тебе! – злорадно подумал я, разглядывая румянец досады на глянцевых щечках. – Это тебе не безоружные конвои топить в рейдерской атаке. На каждый крейсер найдется свой линкор».

Тут в спортзал влетела Зорька и, мгновенно оценив ситуацию, пошла на сближение, словно торпедоносец-камикадзе, взявший боевой курс.

– Аларм, – сообщил я вполголоса.

Кузя быстро оглянулась, слегка кивнула головой и, величаво распрямившись, так же вполголоса сверху вниз многообещающе бросила:

– Ты у меня еще взрыднешь, Соколов. – Свысока подарила прощальную улыбку и горделиво удалилась.

Я с облегчением вздохнул. Все-таки она создает вокруг себя слишком высокую концентрацию женского начала, как Джессика из мультика про кролика Роджера. И это всего лишь конец восьмого класса…

Света подошла, гневно раздувая ноздри, и взглядом распяла меня в перекрестье прицела. Я нервно сглотнул и молча развел руками. От дальнейших разборок спас длинный свисток начавшей урок физручки.

Минут за пятнадцать до большой перемены я почувствовал нарастающий голод и решился на просьбу:

– Тамара Борисовна, а можно я в столовую пока пойду?

– Только прямо в столовую, больше нигде не шляйся. – У нашей физручки я был на хорошем счету как спортивный мальчик.

Под завистливыми взглядами класса я стремительно дезертировал из спортзала. В буфете взял треугольный пакет витаминизированного молока на четверть литра, капустный салат и сдобную булочку с обсыпкой из сахарный пудры. За все про все – девятнадцать копеек. У прилавка с горячими блюдами протянул талон на двадцать четыре копейки:

– Добрый день, мне суп гороховый и бефстроганов с пюре.

– Соколов! – раздался из-за плеча смутно знакомый голос. – Ты почему не на уроке?

– И вам добрый день, Татьяна Анатольевна, – повернулся я к забавному колобку на ножках и ткнул пальцем в лоб: – Освобождение от физкультуры, Тамара Борисовна отпустила пообедать.

Директриса кивнула, принимая объяснение. Я забрал заказ, стянул с подноса с бесплатным хлебом один ломоть и устроился за столиком. Через минуту напротив уселась Тыблоко и принялась возбужденно мешать чай. Чем-то она напоминала растрепанного воробья после насильственного купания в луже.

– У вас сегодня классный час последним?

– Да, Татьяна Анатольевна, – подтвердил я и, чуть помедлив, спросил: – Что-то случилось?

– Случилось, – подтвердила она, злобно бросив чайную ложку на стол, звучно швыркнула чаем и замолчала.

– Секрет? – вежливо поинтересовался я для поддержания разговора.

– Уже нет… Все равно сегодня на классном часе будем обсуждать. Сокращают один девятый класс. – Она виновато посмотрела на меня, словно это было ее решение. – Будем сливать «А» и «Б»… А кто послабее – в обычные школы пойдут и ПТУ.

– Ого! Вот это новость! – изобразил я, как мог, изумление. – Неожиданно. Восемь лет углубленно изучать английский язык, чтоб потом пойти в ПТУ. Это ж сколько на нас уже потрачено средств.

– А я о чем! Я в райкоме то же самое говорила, все без толку… Мол, не хватает людей рабочих профессий, нечего заповедники элитные устраивать – все равны, – Тыблоко злобно пыхтела, постепенно повышая голос, – решение принято, извольте выполнять.

Я задумчиво дегустировал суп – вкусно, однако, хоть добавку бери.

– Сейчас начнется, – задумчиво протянул я. – Дикая природа, борьба за жизнь…

– Ну тебе-то особо беспокоиться нечего, если в последней четверти не съедешь по успеваемости… А так – да, начнется, родители побегут… – Она раздраженно бросила ложку на стол и, помолчав, добавила с тоской: – Еще этот вопрос национальный, проклятущий…

Я поднял бровь, прося разъяснений.

– Ну что ты не понимаешь? – с полтычка завелась она. – Сколько у вас евреев на потоке? И слабых детей среди них нет. У меня запросили средний балл по ученикам восьмых классов – они все по оценкам проходят. Восемь человек на тридцать два места! Двадцать пять процентов… – Она с досадой махнула рукой. – И что мне теперь делать? Кого не брать из твоего класса? Левицкую? Сам знаешь, лучшая ученица, первое место в городе по русскому языку. Резника? Дыскина? Они не сильно отстают от Левицкой. Симцевич? Так в объединенный класс проходят с десяток хуже нее по среднему балу. Оценки им за национальность я срезать не буду. Я так в райкоме и сказала.

Я с уважением посмотрел на директрису. Во тетка дает, ей же до пенсии еще лет десять пахать.

– Хм… – Я задумчиво подергал себя за нос, припоминая историю класса. – У меня для вас есть радостные новости. По слухам, – я акцентировал последнее слово, пристально взглянув в глаза собеседнице, – Симцевич собирается уходить в музучилище. Хочет заниматься музыкой, а талантища, чтобы с такой фамилией без вопросов поступить в консерваторию, нет. Какой смысл ей сидеть здесь еще два класса?

– Это точно? – впилась в меня директриса.

– По слухам, – повторил я. – Но похоже на правду. Это раз.

Я сделал паузу и отправил в рот пюре с подливкой.

– Что, есть и два? – не поверила своему счастью Тыблоко.

– Угу, – промычал я, наслаждаясь ситуацией. Хорошо быть благим вестником – директриса смотрит влюбленным взглядом… Главное, паузу не затянуть, а то у нее на дне глаз белым ключом начинает закипать раздражение. – Есть и два. Дыскин хоть и не Валдис Чапелль, но в точных науках силен. Просто на фоне Чапелля он выглядит бледно, а так вполне готов для математической спецшколы. Так что от нас не только Валдис уходит, но и Миша. По слухам!

– Фух, – выдохнула директриса с облегчением, как после стопарика водки. – Это совсем, совсем другой коленкор. Спасибо, Андрей, помог. Тогда, – задумчиво закатила она глаза к сводчатому потолку подвала, что-то подсчитывая, – тогда все складывается: и овцы целы, и райком почти доволен…

Где-то вдали прозвенел звонок, и мы быстро засобирались. Сейчас начнется половодье из оголодавших школьников – могут и в пол втоптать.

– Ты только, Андрей, это… – Директриса замялась, подбивая слова.

– Могила, – заверил я.

– Ага, молодец, понимаешь. Особенно насчет евреев никому.