Смущение, сомнение, негодование и гнев звучали в голосе Мэри, в то время, как глаза пытливо оглядывали всю фигуру стоявшего перед ней человека. Заторский вздохнул.

— Могила пуста, Мэри. Благодаря поистине чудесной случайности, я жив, хотя для мира я умер. Увы! Ваше сердце осталось немо. Дважды уже встречались мы, и вы не узнали меня!..

Невыразимая грусть звучала в голосе и чувствовалась в его взгляде. Бледная, Мэри дрожала, как в лихорадке, и, широко открыв глаза, вдруг подошла вплотную, жадно вглядываясь в взволнованное лицо доктора.

— Это он!.. Мертвые оживают, и он в рядах избранных, потому что на его голове сверкает пламя… А я несчастная, я — проклята!.. — запинаясь бормотала она, закрывая лицо руками и опускаясь на колени.

Мэри вздрагивала от судорожных рыданий, но доктор поднял ее, усадил на скамью и, крепко сжимая ее руку, прошептал:

— Любишь ли ты еще меня?

— Да, люблю. Но я связана с адом, и пропасть разделяет нас на веки, — отрывисто проговорила она.

В глазах доктора вспыхнуло выражение глубокого счастья.

— Если любишь, то еще ничто не потеряно. Хотя я всего только жаждущий света, а не избранник, каким ты меня считаешь, но все же при помощи наставников мне уже неоднократно удавалось ограждать тебя от смертельной опасности, и я твердо надеюсь спасти тебя. Теперь я расскажу тебе историю моего чудесного «исцеления», но ты должна обещать мне хранить тайну, потому что для мира я умер навсегда.

Он вкратце передал ей все происшедшее с тех пор, как упал под пулей барона, и закончил так:

— Надейся, Мэри, и будь тверда. Подобно Орфею я сойду в ад и отниму тебя у демонов. Ужасное прошлое сгладится и счастливое, спокойное будущее вознаградит тебя за все пережитые муки.

С блестевшими счастьем глазами слушала Мэри и, не веря своим глазам, порою думала с трепетом, что видит все это во сне. Потом сознание, что любимый и долго оплакиваемый человек — жив, наполнило ее чувством величайшего блаженства. Забыв обо всем, она вся отдавалась блаженному очарованию, слушая чудный, убаюкивающий ее голос, который считала умолкшим навеки, не чувствуя при этом ледяного прикосновения демонических духов и не обращая внимания на собравшуюся около нее угрожающую толпу. В ней пробудились надежда и сила снова бороться за свое счастье. После часовой беседы они расстались, и воспрянувшая духом Мэри с блаженной улыбкой на устах пошла к ожидавшему у ворот кладбища экипажу.

Заторский вернулся домой озабоченным и взволнованным.

Объяснение с Мэри наполнило его счастьем, но вместе с тем и страхом. Он-то понимал, насколько трудна и опасна борьба с адом, которую ему надлежало предпринять, чтобы освободить любимую женщину, и сознавал, что ставкой в предстоящей борьбе будет ее жизнь.

Он сел у окна и достал из портфеля портрет Мэри, данный ею в день их объяснения, это было единственное воспоминание о том вполне счастливом дне. Князь тогда еще нашел его и сохранил для того, которого спасал помимо его воли. Доктор весь ушел в созерцание чарующего образа Мэри, которую знал невинной и веселой, а теперь несчастная была «сестрой Ральдой», служительницей ада… Удастся ли ему спасти ее? Сумеет ли она забыть этот ужасный период своей жизни и очистится ли вполне от грязи, запятнавшей ее душу?

По мере того, как его мысли углублялись в прошлое, перед ним вставал образ баронессы, пробуждая стыд, отчаяние и обвинение в том, что был причиной гибели Мэри. Не поддайся он постыдному рабству этой распутницы, опутавшей его преступной и грязной страстью, никогда карающая пуля барона не сразила бы его, а нищета не толкнула Мэри в тенета Ван-дер-Хольма.

Поглощенный своими мыслями и воспоминаниями, он не заметил, как приотворилась дверь. Так же не слышал он приближающихся легких шагов, пока, наконец, дрожащий голос не шепнул ему на ухо:

— Вадим Викторович!..

Доктор вздрогнул и у него невольно вырвался подавленный крик: так давно никто не называл этим именем индуса Равана-Веда. Он проворно повернулся и увидел бледную, взволнованную Лили. Глаза ее сияли радостью, по щекам текли слезы, и она, протягивая к нему руки, прошептала:

— Дядя Вадим, это ты? Сердце не обмануло меня. Но не бойся, я буду нема, как могила, украшенная именем доктора Заторского.

— Лили, крошка моя, ты узнала меня несмотря на внешнюю перемену, делавшую меня почти неузнаваемым? Отблагодарю ли я тебя когда-нибудь, дорогое дитя, за привязанность и память, которую ты сохранила к забытому всеми, чужому человеку, — тихим голосом ответил Заторский, привлекая к себе молодую девушку.

— Глаз твоих нельзя было изменить, дядя Вадим. Я сразу узнала тот добрый и нежный взгляд, который глядел на меня во время моей болезни в детстве. Конечно, это чудо, неслыханная тайна — увидеть тебя живым, после того, как видела в гробу, но я благодарю Бога и Пресвятую Деву за твое спасение и за то, что с моего папы снято такое тяжкое преступление, как убийство. Последние мои сомнения рассеялись, когда сейчас я увидела в твоих руках портрет Мэри.

Лицо доктора омрачилось.

— Над моей бедной Мэри висит большая опасность и не знаю, удастся ли мне спасти ее!

— Да, она очень изменилась, стала странной, а горе сделало ее атеисткой. Но твоя любовь спасет ее, дядя Вадим, потому что для истинной любви нет препятствий и могущество ее безгранично.

— Разве ты знакома с любовью, что говоришь о ней так уверенно? — с улыбкой спросил Заторский.

Лили подняла на него ясный и чистый взор.

— Да, дядя Вадим, мне знакома любовь. Я люблю солнце, согревающее все, что ищет его лучей, и не знаю, достойна ли я его любви. Ты догадываешься, о ком я говорю?

— Да, ты любишь Елецкого. А почему бы и ему не любить тебя?

Лили покачала головой.

— Могу ли я быть настолько самонадеянной, чтобы рассчитывать на внимание такого высшего существа, принявшего великое посвящение? Но он бесконечно добр и снисходителен к такой ничтожной девчонке, как я. И то уже будет счастье, если он останется, как и теперь, моим наставником и учителем в оккультных науках. Замуж я никогда не выйду и отдамся исключительно развитию в себе сокровенных сил, особенно врачебного магнетизма. А со временем я устрою на свои средства убежище для женщин и девушек, которые, подобно мне, пожелают посвятить себя уходу за больными.

— Значит, если князь сделает тебе предложение, ты откажешь ему? — лукаво спросил доктор.

Яркая краска залила прозрачное личико Лили.

— Что ты говоришь, дядя Вадим? Неужели я смогу сказать «нет», чего бы он от меня не потребовал? Тем более, если он предложит мне такое счастье, при одной мысли о котором у меня кружится голова.

Заторский от души рассмеялся и сказал:

— Послушай, Лили! А может твой папа войти сюда и поймать нас на такой интимной беседе? Он тоже не должен ничего знать, и для него я остаюсь Равана-Веда.