На этот раз Марку подвернулся не такой покладистый и тихий сосед по комнате. Им оказался студент лечебного факультета Зотов Володя. Само собой, он был младше Раевского на два года, хотя потерянными эти годы Марк не считал, они дали ему интересный опыт, и сожаления об упущенном времени не было, но сосед всё время над этим фактом его биографии подтрунивал. А ещё была у него противная привычка делать «школьный захват» за шею при каждом удобном случае. Но лёгкой жизни Раевский и не ожидал, ни теперь, ни в будущем, очень уж поучительным было его детство. Если даже мама способна превратить жизнь сына в ад, то удивить его уже будет нечем.

Марк внутренним чутьём прирождённого психолога знал, что в каждом человеке нужно искать уязвимое место, оно обязательно есть, а после давить на него. Верный способ заставить притихнуть Володькино рвение задираться. Копать глубоко не надо было, всё лежало на поверхности. У соседа было ужасно прыщавое лицо и невыразительная внешность с соломенными волосами и бледно-голубыми глазами. С девушками у него не ладилось, он их сторонился, робел и даже иногда краснел, а в свою защиту огрызался и становился грубым. Марк пользовался этой его проблемой, когда ему хотелось, чтобы сосед помалкивал и не высовывался. Умению отвешивать едкие и очень точно попадающие в цель замечания он учился всё своё детство, унаследовал талант унижать людей от матери.

– Танька с параллельного потока спрашивала о тебе, – говорил он с серьёзным видом.

– С рыжими волосами? – замирал заинтригованный Володя.

– Она самая.

– И чего спрашивала?

– «И где это твоего соседа осы так покусали?» – ржал в ответ Марк, изображая девичий голосок. – А я говорю: «Да он всегда такой».

Зотов отворачивался, униженный и озадаченный, а вдруг и вправду был такой разговор.

Или Марк делал круглые глаза, испуганно глядя соседу в лицо, показывал пальцем и в ужасе шептал:

– Что это?

– Что? Где? – оборачивался Вова, не понимая, куда он показывает.

– Да вот же, новый выскочил, вчера точно его не было?

– Пошёл ты! – огрызался сосед.

– Дёгтем их надо, дёгтем, – ехидно улыбался Раевский.

Зотов боялся отвечать Марку, не знал, как уязвить или сострить, чтобы тоже получилось обидно. Однажды пытался, сказал, что у него самого девушки нет, так тот выкрутился так, что стало ещё унизительней.

– Есть, только сюда её не привожу, чтобы тебя не испугалась. У неё встречаемся. А ты что думал, где я всё время пропадаю? – без смеха, серьёзно, прямо глядя Володе в глаза, отвечал Раевский.

И тот верил, ведь сосед и правда большую часть времени отсутствовал в общежитии, приходя только спать. Никакой девушки у Марка, конечно же, не было, а после занятий он бежал в святая святых – библиотеку, где в тишине читального зала поглощал одну книгу за другой, в нетерпеливом поиске ответов на свои вопросы. Но не находил.

Так зачитался, что чуть первую сессию не завалил, игнорируя учебники по программе. Лихорадочно перед самыми экзаменами изучал конспекты, чем подтвердил для Володи свою версию о любовном романе. Так обычно и происходило в студенческой среде. Нагулялся, позабыл, что на носу сессия, и давай штудировать в последний момент. Не на шутку Марк испугался, когда с одним экзаменом даже на переэкзаменовку попал. Но молодой человек умел усваивать жизненные уроки и больше себе такого пренебрежительного отношения не позволял.

Что же до ответов, которых он так и не нашёл? Ещё читать и читать, но уже и так ясно, что тема маниакального стремления к насилию недостаточно освещена, и это вдохновляло студента ещё больше. Какие перспективы открывались! Он сам будет изучать предмет и напишет эти не найденные им пока работы.

Как высокому молодому человеку, ему поручили нести красный флаг с довольно тяжёлым деревянным древком, но Марк был этому рад, избегая общения со сверстниками. День стоял пасмурный, но тёплый, даже немного душный, наверное, к вечерней грозе. Парни расстегнули лёгкие куртки, а девушки клетчатые пиджаки и весело шумели у здания института, ожидая намеченного часа, когда они дружным строем вольются в ряды первомайской демонстрации и похожим на хвост огромного дракона шествием поплывут по центральным улицам города.

Что ж, как альтернатива занудным лекциям такая обязаловка была молодым людям приятна. Они готовы были скандировать «Ура!», когда это требовалось, и петь патриотические песни, главное, что впереди четыре выходных дня и у них были большие планы на отдых и развлечения.

«Мир! Труд! Май!» – кричали плакаты.

«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» – вторили им растяжки.

Мёртвые бумажные цветы, портреты великой коммунистической «тройки» и нынешних политических лидеров выглядели бы мрачно и походили бы на похоронную процессию, если бы не озарялись морем улыбок прекрасных юных девушек, размахивающих цветными воздушными шарами, их задорным, беспечным смехом. Он звучал как гимн маю, но не труду и миру, только маю. Девушки всегда радовались весне, это играла возбуждающую партию их природная натура, стремящаяся к любви и наслаждениям, которые становились доступнее с наступлением майского тепла и грядущего лета. Они наденут максимально возможно откровенные наряды, демонстрируя свои упругие молодые тела, а их феромоны будут ярче звучать, разогретые солнцем.

Марк шагал во главе процессии своего института и с интересом наблюдал за компанией девушек, замыкающей строй шедшего впереди техникума лёгкой промышленности. Они изящно виляли бёдрами, бодро стуча каблучками своих туфель, кудряшки игриво подпрыгивали, случалось, что одна из них кокетливо поворачивала голову и улыбалась Раевскому.

«Они чувствуют мой взгляд, – размышлял он. – И от этого стараются эффектнее вилять бёдрами и громче смеяться. Выгибают стан, словно кошки. Вольно или нет, но они заигрывают со мной. Фу, как противно! Но что это значит? Природный инстинкт к размножению, похоть, играющая в их крови. Ведь они хотят, чтобы во мне пробудилось желание. Девушки долго принаряжались, тщательно подбирая одежду, чтобы и строго, и привлекательно вышло, делали причёски, красили губы и ногти. Это гонка за обладание мужчиной. Они радуются друг другу, но только дай я им понять, что заинтересован, как они глотки готовы будут друг другу перегрызть».

Марк всё глубже предавался этим рассуждениям о девушках, анализировал и испытывал себя. Исследование было в самом разгаре, он чутко прислушивался к порывам своей души, к ощущениям, пытаясь разглядеть хоть каплю нормальной мужской реакции или позывы сексуального маньяка, но как ни старался, ни того ни другого не обнаружил. Только жалость. Раевский сочувствовал девушкам, временами испытывая сильное отвращение. Эти их манеры так отчётливо напоминали ему мать, что были моменты, когда ему становилось до тошноты плохо, хотелось заткнуть