Септимия Севера, Каракаллы и Юлии Домны сделал опцион III Августова легиона, указав что поставил алтарь deae patria[e] ex viso (sic!), libent[e] an[i]mo, votuo (sic!) exs[ol]vit (ILAfr. 28). Префект вспомогательной когорты I Hamiorum Sagittar(iorum) ex visu исполнил обет Фортуне Августе за благополучие Л. Элия Цезаря (соправителя Адриана) (RIB, 1778). Также вследствие видения исполнил обет Меркурию и ветеран I Вспомогательного легиона в Бригеционе (CIL III 4298 = Штаерман, 1364).

1220

Ср. в особенности Caes. B. civ. III. 72. 4: «…Они (помпеянцы после победы под Диррахием) забывали об обычных на войне случайностях, о том, как часто самые ничтожные обстоятельства – будут ли это ложные предположения, или внезапный страх, или случайный порыв суеверия (obiectae religionis) – причиняют огромный урон…» (пер. М.М. Покровского).

1221

См. выше главу III с указанием источников, к которым можно также добавить: App. Iber. 26; 85; B.C. IV. 101; Plut. C. Mar. 17; Dio Cass. LVI. 24. 5; Tac. Ann. XIII. 41; Hist. III. 24.

1222

Любопытный анализ этого известного эпизода см.: Бобровникова Т.А. Сципион Африканский. Картины жизни Рима эпохи Пунических войн. М., 1998. С. 60–85.

1223

Exempli gratia, можно сослаться на посвящение ветеранов одного из легионов (вероятно, датируемое 279 г.): [I. O.] M., N[ept]u[no, S]alacea, Nim[phis, Danuv]io, Acauno, di[s deabus]q(ue) omnib(us) (ILS, 9268) (на этом памятнике сохранились изображения соответствующих божеств. Salacea – это, очевидно, Салация, богиня бурного моря, мать Тритона, а Акавн, по-видимому, речное божество). Стоит упомянуть и два посвящения от имени III Августова легиона: одно адресовано Ventis bonarum tempestatium potentibus – Ветрам, владычествующим над хорошей погодой (CIL VIII 2610 = ILS, 3935), а второе – I.O. M. tempestatium divinarum potenti (CIL VIII 2609=ILS, 3061). Ср. эти надписи со свидетельством в биографии Адриана, согласно которому накануне прибытия императора в Африку в 128 г. впервые за пять лет выпал дождь (SHA. Hadr. 22. 14). Известное «чудо дождя», происшедшее во время германских походов Марка Аврелия, по официальной версии было результатом молитв императора к Юпитеру-Дожденосцу, изображение которого имеется на колонне Марка (№ 11; 16). Иная версия, но тоже связанная с прямым вмешательством божества (Гермеса), излагается Дионом Кассием (LXXI. 9—10). Ср.: Ле Боэк Я. Указ. соч. С. 363.

1224

Campbell J.B. The Emperor and the Roman Army: 31 B.C. – A.D. 235. Oxford, 1984. P. 29.

1225

Таково, в частности, мнение, высказанное С.П. Маркишем в комментарии к процитированному месту (Маркиш С.П. Комментарии // Апулей. Апология или речь в защиту самого себя от обвинения в магии; Метаморфозы в XI книгах; Флориды / Пер. М.А. Кузьмина и С.П. Маркиша. 2-е изд. М., 1956. С. 418).

1226

Speidel M.P., Dimitrova-Milčeva A. Op. cit. P. 1548.

1227

Штаерман Е.М. Социальные основы религии Древнего Рима… С. 166.

1228

Ср.: Helgeland J. Op. cit. P. 1473, 1501.

1229

Представляется, однако, малобоснованным мнение Я. Ле Боэка (Указ. соч. С. 365–366) о том, что в период империи сохранился и получил развитие, сделавшись даже более «демократичным», доступным и простым солдатам, такой древний обычай, как devotio (особый вид жертвоприношения богам, когда военачальник, бросаясь в гущу врагов и добровольно обрекая себя на смерть, таким образом приносил себя в жертву богам. См.: Wissowa G. Devotio // RE. Bd. V. 1905. Sp. 277–280). Французский исследователь ссылается только на два примера, относящихся к эпохе империи. Первый относится к императору Клавдию II Готскому, который, по одной из версий (Aur. Vict. Caes. 34. 3–6), в соответствии с предсказанием Сивиллиных книг сам пожертвовал жизнью во время войны с варварами, принеся требуемую жертву (ср.: [Aur. Vict.] Epit. de Caes. 34. 3–4). Второй пример, на основе которого и делается вывод о «демократизации» обычая, – это рассказ Иосифа Флавия о подвиге, совершенном во время осады Иерусалима рядовым воином из вспомогательных когорт, сирийцем по имени Сабин, который первый добровольно откликнулся на призыв Тита взобраться на стену осажденного города и, заявив, что предоставляет себя в распоряжение полководца и готов встретить смерть, бросился на приступ, но, достигнув уже вершины стены и проявив чудеса храбрости, все же погиб (B. Iud. VI. 1. 6). Данный пример, на наш взгляд, крайне неудачен и не может служить подтверждением вывода автора. Дело не только в том, что иудейский историк не понимал религиозного смысла этого поступка, как указывает сам Ле Боэк. Во-первых, еще более маловероятно, чтобы этот смысл был лучше понятен солдату-неримлянину. Во-вторых, в предшествующем обращении Тита к солдатам, как его излагает Иосиф, сказано и о бессмертии тех, кто, храбро сражаясь, погибает в бою, и о помощи божества, и о достойном вознаграждении, и о превосходстве римлян в силе и мужестве, но нет ровным счетом никакого намека на принесение жертвы богам. В-третьих, согласно тексту Иосифа, примеру Сабина сразу же последовали еще одиннадцать воинов – «единственные, кто пожелал соревноваться с ним в воинской доблести», а два дня спустя небольшой отряд из тех солдат, которые несли охрану впереди римских валов, скрытно подошли к замку Антонии и заняли стену. Наконец, в источниках позднереспубликанского и императорского времени, как мы видели, имеется немало сообщений о героической самоотверженности и самопожертвовании римских солдат и командиров в бою, но ни в одном из них, насколько я могу судить, ни прямо, ни косвенно не говорится о чем-то похожем на devotio. Единственное исключение, где можно увидеть нечто похожее на древние образцы devotio, представляет собой эпизод, описанный Цезарем в рассказе о высадке на берег во время первого похода в Британию (Caes. B. Gall. IV. 25. 3). Когда солдаты не решались покинуть корабли, орлоносец девятого легиона обратился с мольбой к богам, чтобы его поступок принес счастье легиону, и призвал товарищей прыгать за ним, чтобы не предать орла врагам. Можно обратить внимание и на то обстоятельство, что приблизительно с начала II в. н. э. в римском обществе и в армии вообще существенным образом изменилось отношение к добровольному самоубийству солдат. Оно, по мнению Ж.-Л. Вуазэна, стало рассматриваться не как проявление самообладания и желания господствовать над событиями, но как признак слабости, неудачи и даже преступления, приравниваясь к бегству и дезертирству (Voisin J.-L. Ethique militaire et mort volontaire sous le Haut-Empire: un