Глава 5. Познает ли интеллектуальная душа материальные вещи в вечных понятиях?

1. Кажется, что интеллектуальная душа не познает материальные вещи в вечных понятиях. Ведь то, в чем познается нечто, само познается более и первично. Но интеллектуальная душа человека в состоянии настоящей жизни не познает вечные понятия, поскольку не познает самого Бога, в котором существуют вечные понятия, но прикасается к Нему как к неизвестному, как говорит Дионисий в первой главе «Мистического богословия» (Мистическое богословие. 1, 3). Следовательно, душа не познает все в вечных понятиях.

2. Кроме того, в Послании к Римлянам (1, 20) говорится, что невидимое Бога видимо через рассматривание творений. Но вечные понятия причисляются к тому, что есть «невидимое Бога». Следовательно, вечные понятия познаются посредством материальных творений, но не наоборот.

3. Кроме того, вечные понятия суть не что иное, как идеи; ведь говорит Августин в «Книге о восьмидесяти трех вопросах» (46), что идеи суть неизменные понятия вещей, существующие в божественном уме. Следовательно, если говорится, что интеллектуальная душа познает все в вечных понятиях, то будет возвращено мнение Платона, который полагал, что всякое знание происходит от идей.

Но против то, что говорит Августин в двенадцатой книге «Исповеди»: «Если мы видим оба, что истинно то, что ты говоришь, и мы оба видим, что истинно то, что я говорю, то где, я спрашиваю, мы это видим? И не я в тебе, и не ты во мне, но оба — в том, что превыше нашего ума — в неизменной истине». Неизменная же истина содержится в вечных понятиях. Следовательно, интеллектуальная душа все истинное познает в вечных понятиях.

Отвечаю: следует сказать, что, как говорит Августин во второй книге «Об учении христианском» (11), если те, кто зовутся философами, говорили истинное и приемлемое для нашей веры, то следует притязать на передачу этого от незаконных владельцев в наше употребление. Но в учениях язычников имеются некие лживые и неверные вымыслы, которых всякому из нас, отвергая общество язычников, надлежит избегать. И поэтому Августин, который проник в учения платоников, то, что находил приемлемое для веры в сказанном ими, принимал, то, что находил противным нашей вере, изменял на лучшее. Платон же полагал, как сказано выше, что сами по себе субсистируют отделенные от материи формы вещей, которые он называл идеями, посредством причастности к которым, как он говорил, наш интеллект познает все. И подобно тому как телесная материя из-за причастности идее камня становится камнем, так и наш интеллект из-за причастности этой идее познает камень. Но поскольку кажется противным вере, что формы вещей субсистируют вне вещей сами по себе без материи, как полагали платоники, говоря, что «жизнь сама по себе» или «мудрость сама по себе» есть некие созидающие субстанции, как Дионисий говорит в одиннадцатой главе «О божественных именах» (1, 6), то Августин в «Книге о восьмидесяти трех вопросах» (46) поставил на место этих идей, которые полагал Платон, понятия всех творений, существующие в божественном уме, согласно которым все получает форму и согласно которым человеческая душа все познает.

Следовательно, когда спрашивается, познает ли человеческая душа все в вечных понятиях, необходимо сказать, что говорится двояко, что нечто познается в чем-то. Во-первых, как в познанном объекте, как некто видит в зеркале то, образы чего отражаются в зеркале. И этим образом душа, в состоянии настоящей жизни, не может видеть все в вечных понятиях, но так в вечных понятиях познают все блаженные, которые видят Бога и все в Нем. Во-вторых, говорится, что нечто познается в чем-то, как в начале познания, как если мы говорим, что в Солнце видится то, что видится благодаря Солнцу. И, таким образом, необходимо сказать, что человеческая душа все познает в вечных понятиях, посредством причастности к которым мы познаем все. Сам же интеллектуальный свет, который в нас, есть не что иное, как некое причастное подобие несотворенного света, в котором содержатся вечные понятия. Поэтому в Псалмах (Пс. 4, 7) говорится: «Многие говорят, „кто покажет нам благо?“». Псалмопевец отвечает на этот вопрос, говоря: «Яви нам свет Твоего лица, Господи». Он как бы говорит, что посредством самого отпечатка божественного света в нас все нам показывается.

Однако поскольку для обладания знанием о материальных вещах, кроме интеллектуального света в нас, необходимы интеллигибельные виды, воспринятые от вещей, то не только благодаря причастности вечным понятиям мы имеем знание о материальных вещах, как полагали платоники, считая, что одной причастности идеям достаточно для обладания знанием. Поэтому Августин говорит в книге четвертой «О Троице» (4, 16): хотя философы убеждают достовернейшими аргументами, что все временное возникает согласно вечным понятиям, где они могли видеть в самих понятиях или определить исходя из них, как много имеется видов животных и каковы начала индивидов? Не разыскивали ли они все это, исследуя через места и времена?

Но то, что Августин понимал не так, что все познается в вечных понятиях или в неизменной истине, как если бы были видимы сами вечные понятия, ясно из того, что он сам говорит в «Книге о восьмидесяти трех вопросах» (9), что разумна душа не всякая и каждая, но которая стала бы святой и чистой, каковы души блаженных, достойна присвоить это видение, а именно вечных понятий.

И из этого ясен ответ на возражения.

Глава 6. Происходит ли интеллектуальное познание от чувственно постижимых вещей?

1. Кажется, что интеллектуальное познание не происходит от чувственно воспринимаемых вещей. Ведь говорит Августин в «Книге о восьмидесяти трех вопросах» (9), что не следует ожидать чистоты истины от телесных чувств. И это он доказывает двояко. Во-первых, посредством того, что все, постигаемое телесным чувством, непрерывно меняется, а то, что не сохраняется, не может быть воспринято интеллектом. Во-вторых, посредством следующего: образы всего ощущаемого посредством тела претерпеваются нами, даже когда оно не представлено чувствам, как, например, во сне или в экстазе, и мы не можем различить посредством чувств, чувствуем ли мы само ощущаемое или его ложный образ. Ведь ничто из того, что может быть воспринято, не отличается от ложного образа, и, таким образом, он делает вывод, что не следует ожидать истины от чувств. Но интеллектуальное познание схватывает истину. Значит, интеллектуального познания не следует ожидать от чувств.

2. Кроме того, Августин говорит в двенадцатой книге буквального комментария на Книгу Бытия (12, 16): не следует думать, что тело сотворяет нечто в духе, как если бы дух подлежал действующему телу как материя; ведь тот, кто действует, во всех отношениях совершеннее той вещи, относительно которой он совершает нечто. Поэтому он заключает, что не тело сотворяет образы тел в духе, но сам дух в себе. Следовательно, интеллектуальное познание не происходит от чувств.

3. Кроме того, действие не выходит за пределы способности своей причины. Но интеллектуальное познание выходит за пределы чувственно постижимого, ведь мы познаем нечто не могущее быть воспринятым чувством. Следовательно, интеллектуальное познание не происходит от чувств.

Но против то, что доказывает Философ в первой книге «Метафизики» и в конце «Второй Аналитики» (100а 3), что начало наших познаний в чувствах.