Окошко поднялось с громким стуком.

— Не устраивайте скандала, господа! — громко сказал кассир. — Мы немедленно примем меры… Электричка все равно запаздывает. Я сейчас как раз звоню по телефону, запрашиваю, как быть…

— Да наплевать нам, что вы там запрашиваете! Билеты, билеты давайте!

— Билетов нет. Ни одного нет… — кассир чуть не плакал.

— Ах, билетов нет?! А мы при чем? Сажайте нас без билетов!

— Да не можем мы без билетов! Поймите! Езда без билетов запрещается!..

— Бюрократы! — заорал кто-то. — Тогда выдайте нам свидетельство о неполадках на транспорте!

— Но, но… — кассир вскочил с места; он почувствовал, что сейчас его будут бить. — Но как же я дам вам свидетельства, когда нет…

Тут раздался грохот электрички. Первый поезд опоздал больше чем на полчаса. Огромная толпа пассажиров с ревом бросилась к контрольно-пропускному пункту. Люди совсем ошалели. Деревянная перегородка с треском рухнула. Послышался вопль контролера. Так тебе и надо, нахал, подумал я и вскочил на прилавок какого-то киоска. Во мне заговорил репортер. Я начал щелкать маленьким фотоаппаратом, который всегда носил с собой. Великолепные будут кадры! Потом я выбежал на дорогу, поймал такси, плюхнулся на сиденье и назвал адрес нашей редакции.

— Что там за шум, не знаете? — встревоженно спросил шофер. — То же самое творится и на другой станции.

— Билеты не продают, вот и скандалят, — ответил я.

— Гм… А почему не продают?

— Да сам не пойму. Но что-то неладно…

Тут я подумал, что эта поездочка на такси порядком подорвет мой бюджет. За такое-то расстояние придется заплатить больше тысячи иен. Я поспешно полез в карман, вытащил бумажник и хотел пересчитать мои капиталы. Но… бумажник был пуст! На лбу у меня выступил холодный пот. Еще бы! Ведь я отлично помнил, что там лежала добрая половина моего жалованья. Куда же девались все деньги?! Ведь было, было же несколько тысячеиеновых купюр, и несколько пятитысячных, и одна — моя гордость, моя радость — купюра в десять тысяч иен… Но все они исчезли. Лишь на самом донышке осталась крохотная горстка сероватого порошка, похожего на пепел. Я потряс бумажником, и на мои колени посыпалась пыль. И только тут я понял: что-то творится с бумагой. Она исчезает…

Почему, отчего — я не знал. Но факт — бумага исчезла бесследно. Вот в чем дело! А Может быть, ее вообще уже больше нет?.. Чушь! Чтобы за несколько часов… Наверное, это локальное явление. Но я невольно содрогнулся. А что, если действительно на земном шаре исчезнет вся бумага? И надо же как раз тогда, когда я отщелкал чуть ли не целую пленку сенсационных снимков… Значит, их нельзя будет опубликовать. Да что там опубликовать — отпечатать не удастся: ведь фотобумага тоже исчезнет…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Когда мы подъехали к редакции, я помчался в будку вахтера.

— Старина, одолжи-ка мне денег. Всего тысячу иен. Я сразу тебе верну! — с трудом переводя дух, проговорил я.

— Смеетесь, что ли? — ответил вахтер. — Денег-то нет, все бумажные деньги исчезли, все до единой бумажки!

— Значит, все-таки… — я почувствовал, что бледнею. — Ну, давай тогда серебро, медяки…

— Шутите! — вахтер посмотрел на меня в упор воспаленными глазами. — Металлические деньги теперь единственная ценность. Только и остались монеты в десять и сто иен…

Я досадливо крякнул и отдал шоферу, стоявшему у меня за спиной, свои часы.

— Когда расплачусь, вернете часы, — предупредил я. — Они у меня хорошие, с календарем.

— Поднимитесь в редакцию, — сказал мне вдогонку вахтер, посмотрите, что там творится. Настоящий конец света. Что-то дальше будет?..

Когда я вошел, моим глазам открылось ужасающее зрелище.

Одни метались по комнате, как звери, попавшие в клетку, и издавали нечленораздельные звуки, другие толпились по углам, размахивали руками и, выкатывая налитые кровью глаза, ожесточенно спорили. Телефоны захлебывались. Кто-то орал в трубку и строил такие рожи, словно хотел укусить человека на другом конце провода. Кто-то всхлипывал, кто-то икал, кто-то заливался идиотским смехом. Некоторые сидели на стульях, бессмысленно уставившись в пространство. Сумасшедший дом! Содом и Гоморра!

Да, рехнулись наши сотруднички! Оно и понятно. Ведь для газетчиков вся жизнь в бумаге. Мы оживляем мертвые белые листы, и они начинают говорить. С утра до ночи мы утопаем в бумаге, и вдруг, словно по мановению волшебной палочки, она исчезает. Бесследно. Все, все исчезло — документы, рукописи, папки, словари, книги, верстки, подшивки. И бумажный хлам тоже — обрезки, забракованные статьи, валявшиеся на полу, не умещавшиеся в мусорных корзинах… Ничего нет. Только горстки пыли… На проволоке, протянутой под потолком, на электропроводах грустно висели зажимы; нечего им было больше держать, а еще недавно здесь сохли фотографии… Кто-то с остервенением швырял на пол пустые пластмассовые коробки, в которых раньше хранились рукописи.

Я стоял на пороге совершенно ошеломленный. Вдруг на меня налетел здоровенный, свирепого вида детина. Он споткнулся и больно стукнул меня.

— Гон-сан! — воскликнул я, хватая этого богатыря за руку. — Неужели все… бесследно?!

— Как видишь. Теперь — лапки кверху! — он дохнул на меня винным перегаром. — Пострадала, кажется, вся бумага — и та, что была в отделах, и запас тоже. Мы затребовали с фабрик, из аварийного фонда, но… не довезли… По дороге, в грузовиках, все превратилось в пыль.

— Но почему? — срываясь на фальцет, заорал я. — Что же это делается, а? Сам черт не разберет!

— Откуда я знаю? — ответил Гон-сан и покачнулся. — Одно только мне известно: вся бумага превратилась в пыль, в пепел… Так что нам, газетчикам, крышка…

Тут он извлек здоровенную бутыль, которую до сих пор прятал за спиной, и хлебнул прямо из горлышка. Потом поднял бутыль над головой.

— Вот, смотри, — этикетка тоже исчезла. Ни черта не разберешь, что там внутри: сакэ высшего качества или экстра, или вообще какая-нибудь дрянь…

И в наборном, и в печатном цехе, и в отделе отправки творилось нечто невообразимое. Совсем недавно люди здесь чувствовали себя, как на фронте, трудились до седьмого пота… А теперь все словно с цепи сорвались, того и гляди начнут потасовку.

Вернувшись в свой отдел, я тоже отхлебнул сакэ из какой-то бутылки и бессильно опустился на стул. Телефоны трезвонили без конца, но сотрудники не обращали на них внимания.

— Везде, везде… — бормотал один, словно в бреду.

— Как, по всей Японии? — спросил я.

— Да, по всей стране одновременно, — пробормотал он. — Точнее, в течение полутора часов, с трех двадцати ночи.

— А телеграммы из-за рубежа? — спросил я. — Что говорят в иностранной редакции?

— Телетайп не