– А фашисты где ж там тебе встречаются? Поодиночке ходят или скопом? – испуганно спросила тётя Дуня, силясь понять, что делает Таня в густом лесу, где воют волки и бродят двуногие звери – фашисты.

– Да не они мне встречаются, я сама их встречаю, – блеснув глазами, усмехнулась Таня.

– Батюшки!.. – прошептала тётя Дуня, вытирая платком покрасневшие глаза. – Какой задор в тебе развился! Девчонка ты молодая… убьют ведь, искалечат…

– Мы их больше побили!

Пухлые губы Тани вдруг крепко сжались и стали тонкими, твёрдыми, брови сошлись на переносье, усиливая то новое выражение суровости, которое Васёк с первого взгляда уловил в её глазах.

Тётя Дуня замолчала.

– Страшно тебе, Таня? – крепко пожимая Танину руку, спросил Васёк.

– Бывает и страшно. Выйдешь ночью – лес, глухомань. Будто наугад идёшь, ничего не видишь. Цепляешься за кусты, за траву, где ползком, где на корточках, и всё кажется – рядом кто-то валежником шебаршит, вот-вот схватит… А потом обвыкнутся глаза – и ничего… Ненависть сильнее страха – она куда хочешь поведёт.

«А куда ты ходишь, Таня?» – хочет спросить Васёк, но не спрашивает-может быть, она это не должна говорить.

– Много таких, как ты? Товарищей с тобой много?

– Пять человек нас спустили, а сейчас мы с партизанами соединились, – там нас много.

Васёк жадно раскрывает глаза.

– Как спустили? С парашютом? – шепчет он.

Таня кивает головой. Приподнимает светлую прядь коротких волос и показывает Ваську длинную, глубокую царапину около уха.

– В первый раз я спускалась. Вот как протащил меня парашют… по кочкам, по болоту… Дай-ка зеркальце, я погляжу – сильно изуродовал? – совсем по-девичьи беспокоится она, вглядываясь в свой шрам на щеке.

– Да нет, ничего не видно под волосами! – торопится уверить её Васёк.

– Ишь ты! – удивляется тётя Дуня. – О смерти не думаешь, а за красоту боишься.

Таня краснеет, и милое смущённое лицо её прежней, весёлой девочки вызывает у Васька яркое воспоминание о том времени, когда ему приходилось защищать её от тётки.

– Конечно, тётя, что ж тут такого? Никому не хочется, чтобы на щеке шрам был, – неумело вступается он за свою подругу. – Таня у нас красивая…

– «Красивая, красивая»… – ворчит тётя Дуня. Ей чудится в девушке легкомысленный задор юности, слепое безрассудство, никому не нужная смелость, с которой она сама суётся в логово врага.

– Кто у вас старший-то хоть? Командир, что ли? Или все такие молоденькие? – со вздохом спрашивает она.

– Есть и старшие. Командир наш – тоже комсомолец, хоть и старше всех, – задумчиво говорит Таня, и лицо её вдруг светлеет. – Недавно мы у фашистов много своих людей отбили. В Германию они их хотели отправить, а мы по дороге отбили.

– Как же это? Расскажи, Таня, – просит Васёк.

Тётя Дуня присаживается к столу:

– Отбили, говоришь?

– Ну да… Мальчонка из села прибежал, плачет: половину, говорит, деревни фашисты забрали – молодых и старых, женщин и девушек, повели к станции в вагоны грузить. Ну, мы и побежали к дороге. Спрятались во рву. Пять человек нас было. Видим – правда, ведут. Всех вместе, друг с дружкой, связали рядами… Командир и говорит одному нашему комсомольцу… Серёжа его звали, славный такой был…

– Убит? – с испугом спросил Васёк.

– Нет, ранен сильно… Привезли мы его… Ну вот, командир ему велел в охрану стрелять, когда подойдут ближе, чтобы панику сделать… – Глаза Тани презрительно сощурились. – Весь конвой за спины наших людей спрятался, как заслышал выстрелы. Ведь фашисты подлые и трусливые. Связанные люди сбились на дороге, а конвой из-за их спин отстреливается…

– Батюшки!.. – слабея, прошептала тётя Дуня.

– Женщины кричат… Страшно! – глядя в широко раскрытые глаза Васька, продолжала Таня.

– И как же вы?

– Мы к переднему ряду бросились, давай людей развязывать… Не глядя, верёвки перерезали. Кого освободим, те с нами на конвой нападают, кто с чем… Конвой растерялся, палит куда попало, а мы на него со всех сторон напираем. Не забыть мне одну старуху. И откуда она взялась? Видно, лесом за внуком шла. Мальчишку у неё в селе взяли. Чёрная, глаза как угли… Выскочила из кустов с дубинкой – и на конвой. Мы к ней. «Бабка, – кричим, – отойди!» А она и слушать не хочет. Что ты с ней сделаешь! – мягко улыбнулась Таня.

– Всех освободили? – спросил Васёк.

– Всех. С нами в лесу живут.

Тётя Дуня встала, обхватила руками Танину голову:

– Спасибо, доченька! А я-то, глупая, ничего в ваших делах не разбираюсь, думала – один задор в тебе.

Сидели долго. Таня расспрашивала Васька и тётю Дуню об их делах, читала письма Павла Васильевича…

На рассвете Таня ушла. Тётя Дуня и Васёк стояли на крыльце. Гулкие девичьи шаги долго раздавались в тишине пустой улицы. Тётя Дуня плакала.

– Ведь вот. Паша свои замечания насчёт слёз делает, а ведь тут, поди-ка, случай какой… Таня пришла… жива-невредима… – Заметив расстроенный взгляд Васька, оправдывалась она.

Прошло седьмое августа. Это был торжественный день для всей школы: государственная комиссия приняла новое здание, отстроенное руками школьного коллектива.

Секретарь райкома вместе с приезжими незнакомыми людьми снова обходил весь дом, внимательно оглядывая потолки, стены, полы и крышу. Юные строители издали наблюдали за приезжими и волновались до тех пор, пока секретарь райкома торжественно не объявил, что здание принято. Тепло поздравив директора и ребят с восстановлением школы, он пожелал успехов в учёбе и, пообещав ещё не раз навестить их в будущем учебном году, уехал. Вместе с ним уехали и незнакомые люди, принимавшие здание. Ребята бросились к директору.

– Ур-ра! Ур-ра! – хором кричали они, тесной толпой сгрузившись на лестнице перед учительской. – Ур-ра! Ур-ра Леониду Тимофеевичу!..

Леонид Тимофеевич вышел к ним растроганный и радостный.

Ещё раз поздравив их и себя с благополучным завершением работы, он поднял руку и сказал:

– Но дело наше не кончено! Не кончено! И самое главное – впереди!

Ребята мгновенно смолкли и переглянулись. Глаза у директора смеялись, но он не шутил:

– Что, задумались? А загадка, по-моему, совсем не трудная. Ну-ка, подумайте, что главное у нас впереди?

Елена Александровна невольно выступила вперёд и, покраснев, отошла.

– Вот я вижу, что Елена Александровна уже отгадала, но я её не спрошу, – засмеялся директор, лукаво поглядывая на смущённую учительницу. – Я хочу, чтобы мне школьники ответили, что ещё впереди самое главное.