— О, это они разрешат! — воскликнула Нина с поспешностью, которая открыла бы Луизе глаза, имей она хоть малейшее подозрение о том, что творится в сердце девушки.

Затем, умерив свой пыл она добавила:

— А для меня всегда будет честью и удовольствием выполнять поручения моей госпожи.

— Хорошо, Нина, если так, то, хотя я и привыкла к вашим услугам, вы останетесь здесь, — сказала молодая женщина. — Быть может, наше отсутствие продлится недолго. Но тем, кто придет повидать меня, когда нас уже здесь не будет, — запомните, Нина, мои слова хорошенько, — вы скажете, что долг повелел моему мужу следовать за принцем, а мне долг жены повелел следовать за супругом; вы скажете, потому что понимаете это лучше, чем кто-нибудь другой, ведь вы сами не хотите уезжать из Неаполя, — скажете также, что я страдаю, покидая мой дом, что глаза мои устали от слез, которые я проливаю впервые, и в час отъезда я скажу свое последнее прости каждой комнате в этом доме и каждой вещи. И когда будете говорить о моих слезах, вы скажете, что они были непритворны, ведь вы сами видите, что я плачу.

И молодая женщина разрыдалась.

Нина смотрела на нее с какой-то тайной радостью, пользуясь тем, что Луиза, закрыв глаза платком, не могла в эту минуту видеть выражения, промелькнувшего на ее лице.

— А если… — на мгновение она заколебалась, — если придет синьор Сальвато, что мне сказать ему?

Луиза открыла лицо.

— Скажи, что я люблю его вечно, что эта любовь будет длиться, пока я живу, — произнесла она с божественной ясностью взгляда. — А теперь пойди передай Микеле, чтобы он не уходил: мне нужно поговорить с ним перед отъездом; я надеюсь, что он проводит меня до лодки.

Нина удалилась.

Оставшись одна, Луиза прижалась лицом к подушке, лежавшей на кровати, и, поцеловав оставшуюся там впадину, в свою очередь вышла из комнаты.

Пробило три часа, и кавалер Сан Феличе, с присущей ему точностью, которую ничто не могло нарушить, появился на пороге столовой из дверей своего рабочего кабинета. Одновременно с ним вышла из своей спальни и Луиза.

Микеле в ожидании стоял на крыльце у входной двери.

Кавалер обвел комнату глазами.

— Где же Микеле? — спросил он. — Я надеюсь, он никуда не ушел?

— Нет, — ответила Луиза, — вот он. Входи же, Микеле! Кавалер зовет тебя, и мне тоже нужно поговорить с тобою!

Микеле вошел.

— Ты знаешь, что сделал этот молодец? — обратился Сан Феличе к Луизе, положив руку на плечо Микеле.

— Нет, — сказала молодая женщина, — но, наверное, что-нибудь хорошее, я в этом уверена. — И добавила меланхолически: — В Маринелле его зовут Микеле-дурачок, но дружба, которую он к нам питает, по крайней мере на мой взгляд, заменяет ему разум.

— Черт возьми! — воскликнул Микеле. — Вот это славно!

— Это истина, о которой едва ли стоит говорить, — продолжал Сан Феличе с доброй улыбкой, — я был так расстроен, входя сегодня, когда вернулся домой, что ничего тебе не рассказал. А ведь он спас мне жизнь!

— Полноте! — запротестовал Микеле.

— Спас жизнь! Но как это? — воскликнула Луиза внезапно изменившимся голосом.

— Представь себе, нашелся такой шутник, который захотел заставить меня поцеловать голову этого несчастного Феррари и, когда я отказался, назвал меня якобинцем. А сейчас опасно иметь такую кличку. Слово возымело свое действие. Микеле бросился между мной и толпою и поиграл немного саблей. Тот молодчик убрался, как мне показалось, бормоча угрозы. Что же все-таки он мог иметь против меня?

— Против вас — ничего. Вероятно, он просто обозлился, увидя ваш дом. Вспомните, что вы рассказывали доктору Чирилло про убийство, которое происходило под вашими окнами в ночь с двадцать второго на двадцать третье сентября. Видимо, это один из тех пяти-шести мерзавцев, которым так здорово досталось от их жертвы.

— А-а! Так это возле моего дома он получил шрам под глазом?

— Вот именно!

— Мне понятно, что это место могло вызвать у него неприятные воспоминания. Но сам-то я тут при чем?

— Разумеется, ни при чем. Но если у вас будет когда-нибудь дело в квартале Старого рынка, я вам скажу: «Синьор кавалер, пожалуйста, не ходите туда без меня!»

— Это я тебе обещаю. А сейчас, мой мальчик, обними свою сестру и садись с нами за стол.

Микеле привык к тому, что время от времени Сан Феличе и Луиза оказывали ему эту честь, и принял приглашение без всяких отговорок, тем более сейчас, когда, получив чин капитана, он поднялся по социальной лестнице на несколько ступенек, приблизившись тем самым к своим благородным друзьям.

Около четырех часов пополудни на улице у калитки остановилась карета и Нина отворила дверь секретарю герцога Калабрийского, который прошел с кавалером в его кабинет и почти тотчас же вышел.

Микеле сделал вид, что ничего не заметил.

Выйдя из кабинета с секретарем принца и проводив его, кавалер сделал Луизе знак, без слов спрашивая, может ли он довериться Микеле.

Луиза, знавшая, что Микеле готов умереть за нее также, как и за Сан Феличе, и даже с еще большей готовностью, ответила утвердительно.

Кавалер с минуту молча смотрел на юношу.

— Мой дорогой Микеле, — сказал он, — ты должен обещать нам, что бы ни случилось, ни единым словом не выдать тайны, которую мы собираемся тебе доверить.

— О-о! А ты знаешь эту тайну, сестрица?

— Да.

— И нужно о ней молчать?

— Ты слышал, что сказал кавалер? Микеле перекрестил себе рот.

— Говорите. Это, как если бы Беккайо отрезал мне язык.

— Хорошо, Микеле. Сегодня вечером все уезжают.

— Как все! Кто же это?

— Король, королева, королевская семья, мы сами. Глаза Луизы наполнились слезами. Микеле бросил на нее быстрый взгляд и увидел эти слезы.

— И куда уезжают?

— На Сицилию. Лаццароне покачал головою. Кавалер вздохнул.

— Я не имею чести быть советчиком его величества, — сказал Микеле, — но если бы я им был, то сказал бы: «Государь, вы делаете ошибку».

— Ах, почему у него нет таких честных советчиков, как ты, Микеле!

— Ему говорили об этом, — возразил кавалер, — говорил и адмирал Караччоло, и кардинал Руффо; но королева боялась, господин Актон боялся, князь Кастельчикала боялся, и после сегодняшнего убийства король решил уехать.

— О-о! — воскликнул Микеле. — Теперь я начинаю понимать, почему среди убийц я видел Паскуале Де Симоне и Беккайо. Что до фра Пачифико, то бедняга, так же как и его осел, просто не знал, зачем он там оказался!