для одного человека. Все равно. А вообще-то играем мы пока средне, – словно сам услышав свой высокий дрогнувший голос и застеснявшись его, снова прежним насмешливым тоном добавил худрук. – Единственный среди нас гений – Виктор Васильевич… – Он хлопнул Витеньку по плечу. – Если б не он, пропали бы. Все достает, все делает! Даже пришлось с болью душевной совсем оторвать его от творческой работы…

В глазах у худрука блеснула насмешливая искорка.

– Зато все остальные творят благодаря тому, что он у нас административный гений! Как там, будет машина домой доехать? – поежившись под шубой, повернулся он к Витеньке.

– Есть, – сказал Витенька. – А с первого января вообще закрепляют за нами одну машину.

– Ну вот, я же говорю – гений, обыкновенный гений! – снова весело потирая над плиткой руки, сказал худрук. – Значит, были на Карельском фронте, вернулись в Москву и хотите у нас играть? – спросил он Галину Петровну, собственно, не спросил, а как бы наложил резолюцию на ее прошлом, настоящем и будущем.

Галина Петровна взволнованно ответила, что будет счастлива играть у них в театре, что за этим и приехала.

– Вот и хорошо, – быстро сказал худрук, и его веселое маленькое личико под копною седых волос снова хитро, по-лисьи сморщилось. – Скажите спасибо Виктору Васильевичу, он тут заочно стоял за вас горою! После Нового года сразу начнем репетиции, возобновляем… – Он назвал нашумевшую перед войной пьесу. – Будете репетировать героиню, но во втором составе – тут уж не будьте в претензии.

Галина Петровна искренне ответила, что она ни о чем другом и не смела думать. Ей и так весь этот разговор казался счастливым сном.

– Порепетируйте, а спектаклей через восемь-десять сыграете, раньше не выйдет! А то, сами знаете, премьерши – существа ревнивые, тем более когда молодость не на их стороне. – Он насмешливо поклонился Галине Петровне, давая понять, что хотя разговаривает с нею не вполне всерьез, но при этом отдает должное ее внешности. – Так я поеду, – наконец, отрывая руки от плитки, сказал он Витеньке, – если машина есть вашими молитвами…

– Вы прямо домой? – спросил Витенька.

– Да, а что?

– Если нетрудно, пришлите ее нам обратно, – сказал Витенька, кивнув на Галину Петровну.

– Через десять минут верну, – сказал худрук и, взяв своей горячей от плитки рукой руку Галины Петровны, любезно прижал ее к губам. – До будущего года!

Он ушел, а Витенька, попросив Галину Петровну еще подождать его минут десять здесь, побежал доделывать какие-то свои необходимые театральные дела. Галина Петровна стояла одна в маленькой комнатке, грея над плиткой руки так же, как за минуту до этого их грел худрук, и думая о том, как все теперь будет: как она пойдет в первый раз на репетицию, кто еще будет играть и как вообще все получится у нее в этом театре, может быть, наконец, хорошо, не так, как раньше! Два или три раза дверь приоткрывали незнакомые ей люди, оглядывали комнату и, увидев, что здесь нет никого, кроме нее, снова закрывали дверь.

«А куда же я сейчас поеду? – подумала она. – Домой?» Но там у нее в рюкзаке даже ничего не осталось поесть. На той станции, уже перед самой Москвой, где они простояли два часа, они с Машей Макаровой сгрызли пополам последний сухарь. Или, может, все-таки попросить Витеньку отвезти ее к Маше?

Так думала она, в то же время предчувствуя, что Витенька пригласит ее сейчас к себе домой и что она не решится отказаться. Да ей будет и невозможно объяснить ему, почему сейчас, после того, как он сделал для нее все, что обещал, она вдруг откажется заехать к нему. «Заеду, а потом уеду, непременно уеду», – неуверенно подумала она.

Вернувшись, Витенька поспешно надел висевший на стене полушубок и ушанку и, как она и думала, предложил заехать к нему. И она молча кивнула.

13

Анна Акимовна, открыв им дверь, буркнула Галине Петровне угрюмое «здравствуйте» и ушла к себе. Она недолюбливала Галину Петровну за неопределенность ее положения в доме Балакиревых. «Не то жена, не то так себе, приходящая», – говорила она про Галину Петровну и недовольно пожимала плечами. Она не любила неопределенности.

Василия Васильевича и Ольги Федоровны не было дома. На обеденном столе стояли графинчик с водкой, бутылка портвейна «Три семерки» и два прибора. Очевидно, Витенька среди всех своих театральных дел успел предупредить по телефону, что придет не один.

– Мама и папа, увы, не могут тебя приветствовать, – сказал Витенька, снимая с Галины Петровны полушубок и нетерпеливо и с удовольствием оглядывая ее с головы до ног. – Пошли на юбилей к Кацу – знаешь, ухо, горло и нос? И вернутся, наверное, поздно. Пасся у нас тут одно время мой двоюродный братец, но, слава богу, съехал в общежитие. Так что практически мы с тобой одни. Надеюсь, ты не огорчена этим?

Галина Петровна пожала плечами. Она была рада, что в доме почти тепло, не то что там, в ее комнате, и сейчас думала об этом.

– Что задумалась?

– Нет, ничего…

Они сели за стол. Анна Акимовна принесла селедку и кастрюльку с горячей картошкой, ткнула их посреди скатерти, повернулась и вышла.

– Генеральский портвейн, – сказал Витенька. – Почему-то как только генерал хочет угостить даму, так непременно эти «Три семерки». Не замечала?

– Не замечала, – сказала Галина Петровна. – Там, на севере, только спирт и водка.

– Может, водки хочешь?

– Все равно.

– Слушай, кто этот летчик, – спросил Витенька, когда они выпили по рюмке водки, – который принес мне письмо от тебя?

– Какой летчик? – подняв на него глаза, спросила Галина Петровна, все еще бессмысленно надеясь, что вдруг письмо Витеньке принес не сам Полынин, а какой-нибудь его товарищ, которого он об этом попросил.

– Полковник… не запомнил его фамилии, такой среднего роста, довольно красивый и много орденов.

– А-а… – сказала Галина Петровна, с великим трудом овладевая собой. – Их сразу несколько ехало, я их всех вместе просила бросить в Москве в ящик. Я не просила относить, это они сами. Это командир их полка… – Что-то удержало ее от того, чтобы назвать фамилию Полынина.

– Красивый малый, – сказал Витенька, – только рано лысеть начал, единственное, что его портит…

Он внимательно взглянул на Галину Петровну, но Галина Петровна была настороже, ее лицо ничего не выразило.

«Может, и правда у нее ничего не было с этим летчиком, – подумал Витенька, – а может, и было». Несмотря на ничего не выражавшее лицо Галины Петровны, он считал, что и то и другое одинаково возможно.

– Я так и подумал, – сказал он вслух, – что это ничего не представляющее для