Бент посмотрел на Чарльза и не узнал его. Чарльз схватил винтовку и направил ствол на его грязный жилет, застегнутый на одну пуговицу.

– Руки подними! – громко произнес он и встал.

Бент развел руки в стороны и, моргая, всмотрелся в этого дикаря с винтовкой. Чарльз медленно пошел вперед. Лохматые брови Бента вдруг резко взлетели вверх.

– Чарльз Мэйн?

– Так точно, выродок.

– Чарльз Мэйн. Вот не думал, что ты потащишься за мной на Индейскую Территорию.

– Значит, просчитался. – Чарльз прошел половину расстояния между дубами и домом и остановился. – Я знаю, что ты сделал с женой Джорджа Хазарда. – (Бент испуганно попятился.) – И я вижу, как ты обращался с Гусом. Мне не нужны еще какие-то причины, чтобы размозжить тебе башку. Так что не дергайся. Гус, беги к папе! Скорей!

Он смотрел на Бента, а не на сына. Мальчик никак не мог осознать своей неожиданной свободы. Он неуверенно оглянулся на Бента и сделал шаг в сторону отца. Потом второй. Третий.

Из двери дома вышла индианка в свободном кожаном платье; в руках она держала лохань с ночными испражнениями. Вид у нее был сонный и мрачный. Чарльз подумал, что она похожа на кого-то из тех, с кем он встречался, когда ездил с Джексоном. И вдруг с изумлением понял, что это Женщина Зеленой Травы.

Она увидела его, узнала, уронила лохань и завизжала. Гус в испуге обернулся. Бент прыгнул вперед – и в одно мгновение схватил мальчика.

Разум Чарльза отказывался признавать то, что он видел. Бент улыбался – все той же своей старой лукавой улыбкой, которую Чарльз вспоминал с такой ненавистью. Покрытая копотью рука Бента сжала горло мальчика. Другой рукой он достал из кармана бритву, открыл ее и прижал блестящее лезвие тупой стороной к горлу ребенка.

– Бросай все свое оружие, Мэйн! – закричал он.

Чарльз молча смотрел на него, чувствуя, как в висках стучит боль. Бент повернул бритву и провел ею по щеке мальчика. Гус закричал. Бент крепко держал его.

– Бросай, или я порежу его.

Чарльз положил винтовку на глинистую землю прямо перед собой и рядом с ней – кольт.

– Теперь нож! – крикнул Бент.

«Боуи» отправился туда же. Вид безоружного Чарльза понравился Бенту. Его вкрадчивая улыбка стала шире и казалась почти искренней. Неудача обрушилась на Чарльза, как невидимая гранитная глыба.

– Эй, сучка, забери все это. Мэйн, отойди в сторону. Дальше… дальше…

Женщина Зеленой Травы подбежала к оружию боком, как краб. Наклонившись, она умоляюще посмотрела на Чарльза и быстро проговорила по-английски:

– Он сказал, что это мальчик торговца, плохого торговца…

Чарльз вяло пожал плечами.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он.

– Она раньше принадлежала владельцу этой дыры, – ответил за индианку Бент. – Я продаю ее. Ей все равно, с кем трахаться – с человеком или со скотиной, лишь бы джин давали. Удовольствия от нее все равно уже никакого. Да и не до того мне теперь. – Он скривился, и Чарльз вспомнил о его безумии. – Эй, потаскуха, шевелись! – Эхо от его крика разнес ветер; Бент посмотрел на Чарльза и хихикнул. – Ну что, Мэйн! Пора нам насладиться нашим неожиданным воссоединением. Я буду отдавать приказы. А тебе лучше выполнять их в точности, если не хочешь, чтобы этот ребенок истек кровью у тебя на глазах. Когда я скажу «вперед марш», ты подойдешь сюда и сделаешь два шага через дверь. Не один и не три, а два, и руки будешь держать поднятыми. Любая ошибка, любое неповиновение – и я его порежу.

Бент с трудом сдерживал бурлящую в нем радость.

– Хорошо. Вперед… марш!

Держа руки над головой, Чарльз пошел к дому.

Держа винтовку на согнутой руке, Маджи вышагивал от пекановых деревьев и обратно. Ветер трепал индюшиное перо на его котелке.

– Он велел ждать! – крикнул ему Серая Сова.

– Его нет слишком долго. – Маджи продолжал ходить взад-вперед.

– Жди. Он приказал.

Маджи остановился и стал смотреть на порхающих над сверкающей водой двух красных кардиналов. Потом бросил тревожный взгляд на тропу вдоль ручья, повернулся и медленно пошел обратно к индейцу, закутанному в одеяло.

Комната напомнила Чарльзу палатку маркитанта. На грязном полу виднелись следы сапог, мокасин, босых ног. На столешницах двух столов темнели бугорки засохшей еды. Стул, на который Бент велел ему сесть, скрипнул и зашатался под его весом.

Потом Чарльз заметил криво висящий на стене портрет и секунд десять смотрел на изображенную на нем женщину, прежде чем сообразил, кто это.

– Эта картина…

Он с трудом выговаривал слова. Страх за Гуса притупил его мозг и замедлил реакции. А появление здесь этого портрета словно перенесло его в какой-то ненастоящий мир, где все возможно и разумные объяснения ничего не стоят.

– …где ты ее взял? – договорил он наконец.

– Значит, узнал, кто это? – Бент положил нож, винтовку и кольт Чарльза на дощатую стойку бара, потом бережно добавил к ним открытую бритву, так чтобы ее можно было легко достать.

– Похожа на жену моего кузена Орри.

– Потому что это ее мать. Шлюха из Нового Орлеана. Квартеронка. – Бент достал из ящика под полками с бутылками толстую веревку. – Похоже, ты не очень удивлен, что она черномазая.

– Я знаю, что у Мадлен есть негритянская кровь. Просто не ожидал увидеть такой портрет.

– Для меня это тоже было неожиданностью, осмелюсь признаться, – с притворной любезностью сказал Бент. – Сложи руки вместе и вытяни перед собой.

Чарльз не шевелился. Бент ударил его кулаком. Из правой ноздри потекла кровь. Он протянул руки, и Бент начал обматывать веревкой его запястья.

Чарльз все еще плохо соображал, опьяненный ненавистью к этому хромому безумцу. И ненавистью к себе самому. Он не смог сделать все как надо еще там, возле дома. И теперь его ошибка будет стоить ему жизни. Это читалось в возбужденно блестевших глазах Бента, когда тот обматывал его руки веревкой в третий и в четвертый раз.

Ладно, его собственная жизнь ничего не стоит. Но как же Гус?

На лице Бента выступил лихорадочный румянец. Серьга Констанции раскачивалась в ухе, как обезумевший маятник. Бент специально проколол мочку, чтобы носить этот знак. Женщина Зеленой Травы смотрела на Чарльза с нескрываемой жалостью, и от этого взгляда его пробрало холодом. Она знала, что произойдет. И прижала к себе Гуса, чтобы защитить его, пока это было возможно.

Мальчик смотрел на него такими пустыми глазами, что Чарльзу хотелось зарыдать. Он видел такой же безжизненный взгляд у смертельно раненных молодых парней в ночь после Шарпсберга. Он видел такие же затравленные глаза у стареющих негров, которые боялись свободы не меньше, чем своего хозяина.