Чарльз увидел, как между дверным проемом и красным одеялом просунулось дуло из вороненой стали.

– Эй, мистер Бент! – громко крикнул Маджи. – Советую вам обернуться и посмотреть на это ружье.

Мгновение, в которое Чарльз ясно осознавал, что Бент еще может перерезать горло ребенку, показалось ему мучительно долгим. Однако Бент, как настоящий военный, подчинился незнакомому властному голосу. И повернулся. Маджи вышел из-за одеяла.

В ту же секунду Чарльз вскочил со стула, бросился вперед и оттолкнул Гуса корпусом. Бент взревел, осознав свою ошибку, и пошел к ним. Чарльз метнулся в сторону, но запнулся о сына и упал. Женщина Зеленой Травы прыгнула на Бента, начала бить его кулаками и царапаться. Маджи прицелился, но боялся попасть в нее. Бент оттолкнул индианку и резко взмахнул бритвой, разрезав ей юбку и полоснув по бедру. Женщина Зеленой Травы закричала. Второй толчок опрокинул ее на спину. Бент занес бритву над головой и побежал к Чарльзу.

Грянул выстрел. Пуля попала Бенту в левую ногу. Он начал медленно оседать на пол, неуклюже взмахивая рукой. Чарльз подполз к нему, связанными руками вытянул бритву из его пальцев и отшвырнул как можно дальше. Маджи что-то закричал. На Чарльза и его сына упала полоска света. В дверях стоял Серая Сова с винтовкой в руках.

– Прикончить его? – спросил Маджи у Чарльза.

Бент вытаращил глаза, наконец осознав, что он безоружен и окружен.

– Не при мальчике. Разрежь веревку.

Маджи достал нож и освободил Чарльза; на лезвии осталась кровь. Чарльз встал на колени, дрожа всем телом.

– Гус, я твой папа! Я знаю, что выгляжу ужасно, но я твой папа. Папа! – снова повторил он, цепляясь за это слово как за последнюю надежду.

Мальчик отпрянул от него и пополз назад, опираясь о грязный пол бледными ладошками. Глаза у него были как у перепуганного зверька. Чарльз протянул к нему руки, так же как он сделал это в первый раз, на улице.

– Папа…

И вдруг из глаз ребенка хлынули слезы, он затрясся в судорожных рыданиях, а потом встал и с криком побежал к Чарльзу. Чарльз крепко обнял сына, прижал к себе и не отпускал, пока маленькое тельце не перестало вздрагивать.

Глубокая рана на ноге Женщины Зеленой Травы сильно кровоточила. От потери крови она упала и потеряла сознание. Маджи поднял ей юбку, осмотрел рану и бесстрастно, как врач, вытер кровь с густых волос на ее лобке.

– Приходилось мне лечить пьяных в салуне, когда они тыкали друг в друга ножами. Думаю, с ней все будет в порядке. Просто какое-то время будет больно ходить.

Серая Сова достал из своей сумы какие-то корешки, раскрошил их и смешал с несколькими каплями воды из ручья, потом растер на принесенном снаружи плоском камне, превратив в кашицу. После этого обыскал маленькую комнату за красным одеялом и нашел кусок чистой тряпицы. Маджи за это время связал руки Бента обрезком той же веревки, которой был связан Чарльз, предусмотрительно заведя их ему за спину и как следует проверив узел. При этом он не слишком церемонился.

– Что с его ногой? – спросил Чарльз.

– Ерунда, царапина. Не стоит внимания. Ну а если начнется гангрена, так ему и надо.

Серая Сова присел рядом с измученным мальчиком и начал осторожно смазывать травяной кашицей рану на его щеке.

– Может остаться шрам, как у мальчиков-шайеннов после Пляски Солнца.

– Во время Пляски Солнца надрезы делают на груди, а не на лице.

– Да, – грустно сказал индеец. – Тут уж ничего не поделаешь. Он поправится.

– Даже если поправится, шрамы все равно останутся, – ответил Чарльз.

Он убрал кольт в кобуру, перевязал свое содранное веревкой запястье и прошел за стойку бара. Так нашелся еще один моток веревки. Чарльз просунул в него руку и набросил веревку на плечо. Бент стоял у двери, его левая штанина пропиталась кровью. Он часто моргал, глядя на солнечный свет, и выглядел покорным.

Чарльз сделал пару глотков отвратительного виски в надежде хоть немного прийти в себя от пережитого потрясения. Потом подошел к Бенту, с трудом сдерживая острое желание тут же приставить кольт к его голове и нажать на спусковой крючок.

– Маджи, можешь пойти со мной? Серая Сова, ты останься с мальчиком.

Бент скорчился в дверном проеме. Желтая бабочка порхнула над его головой и улетела прочь.

– Куда мне идти? – спросил он.

Солнце сверкнуло на золотой сережке в его ухе. Чарльза словно что-то толкнуло, и он не смог – или не захотел – противиться этому. Он вскинул руку, обхватил серьгу Констанции пальцами и с силой дернул ее вниз, вырвав вместе с мочкой. Бент заорал и упал на дверь. Чарльз пнул его в зад, вытолкав на крыльцо.

Теплый воздух не помог Чарльзу избавиться от вкуса грязи и дурного виски во рту. Еще никогда в жизни он не испытывал такой выжигающей ярости. Она терзала его, как соль и уксус, попавшие в открытую рану.

– Пожалуйста… куда вы меня… – заскулил Бент.

– А ты, белая шваль, сейчас отправишься прямиком в ад, – сказал Маджи, величественный в своем гневе.

– Куда?

Чарльз наклонился, чтобы Бент его точно услышал:

– К своему Ватерлоо.

РАЗГУЛ КУ-КЛУКС-КЛАНА

Ночь насилия в долине Эшли

Школа в Монт-Роял уничтожена во второй раз

Двое погибших

Президент Грант в ярости

Раненый ночной налетчик раскрыт

От нашего специального корреспондента в Чарльстоне

ТЕТРАДЬ МАДЛЕН

Май 1869-го. Сегодня похоронили Пруденс Чаффи и Энди Шермана. Они лежат рядом – так захотели мы с Джейн. Я прочитала четырнадцатую главу Евангелияе от Иоанна…

Лавуэлл сбежал из округа. Тела Деза Л. так и не нашли. Я больше не испытываю к нему ненависти и чувствую только глубокую печаль. Мне рассказали, что все четыре года войны он служил в полку «Стрелки Пальметто», но и после поражения конфедератов продолжал бороться за свои весьма сомнительные идеалы. Выступал за сохранение рабства в разных формах, твердил о превосходстве белой расы, о чести своей жестокой и надменной семьи. Неужели люди постоянно должны становиться жертвами дурных убеждений, которые скрываются под маской притягательной добродетельности?..

Снова думаю о Д. Л. Почему-то своей смертью он пробудил во мне мысли, которых не вызывал, когда угрожал нам. Как и миллионы других людей с обеих сторон, этого человека во многом изменила и искалечила война. Ее горький опыт будет влиять на жизнь целого поколения, а возможно, и следующего тоже. В Чарльстоне до сих пор говорят о том, как война отравила Купера. Я знаю, какой след оставила в твоей душе Мексика, мой дорогой супруг. И почему тот неизвестный янки, имени которого мы никогда не узнаем, отнял у тебя драгоценную жизнь там, под Питерсбергом. Если бы не Самтер, сецессия, генерал Ли и все эти грандиозные события и личности, ныне уже покрытые флером ложного романтизма, возможно, Ламотт и не был бы вовлечен в свое последнее обреченное сражение за Монт-Роял.