Холодея от ужаса, Фрэнк выслушал подробный рассказ. Судя по всему, Корецкий, как и очень многие бизнесмены, бандиты и политические деятели, боялся трех вещей. Бомбы, яда и пули. От бомбы его надежно прикрывала ежедневно проводимая проверка машины. Кроме того, проверялись подъезды к квартире и к офисам, где он имел обыкновение бывать. Имея спецталон и мигалки, полковник летал по Москве с такой скоростью, что никакое взрывное устройство, заложенное по пути следования, просто физически не могло бы сработать вовремя. А если бы какой-нибудь придурок и пошел на это, то вместо Корецкого положил бы не меньше десятка ни в чем не повинных россиян. Что касается яда, здесь тоже все было в порядке. Полковник не прикасался ни к одному письму, приходившему в его адрес, — конверты вскрывались секретаршами, которые и зачитывали Корецкому содержимое.

Он не брал в руки даже телефонную трубку — те же секретарши включали громкую связь и отключали ее по окончании разговора. Ел полковник только дома. На работе пил кофе, лично набирая воду в чайник из-под крана и насыпая порошок из приносимой и ежедневно уносимой с собой баночки.

Труднее всего было с защитой от снайперской пули, которая могла вылететь из любого окна. Но и здесь полковник оказался на уровне. Будучи от природы человеком невысоким, он нанял в свою личную охрану восемь широкоплечих верзил.

Передвигаясь вместе с ним по улице, верзилы создавали непреодолимую для прицельного огня преграду — спереди, сзади, с флангов и, что самое главное, сверху. Опять же, можно представить себе камикадзе, который, сидя где-нибудь на шестом этаже, начнет отрабатывать полученные деньги и откроет беглый огонь по передвигающейся внизу компактной группе. Однако предвидеть результат нетрудно.

Предположим даже, что одного-двоих удастся положить. Но сразу же после этого мишень придвинут в мертвую зону, к стенке, а уцелевшая охрана, обнажив стволы, возьмет стрелка в такие тиски, что через пять минут выход из них будет только на тот свет — по своей воле или по чужой, неважно.

Словом, система самозащиты, выстроенная полковником, с профессиональной точки зрения выглядела безупречно.

До той поры, пока она не была прорвана самым грубым и безжалостным образом.

В одно прекрасное утро полковник подъехал к своему офису на Сретенке, подождал, по обыкновению, пока выскочившая из джипов сопровождения охрана не возьмет его в кольцо, и преспокойно зашагал к входу в банк. В это время, без всяких видимых причин, от крыши здания отделилась установленная там горделивая эмблема Первого Народного банка, представлявшая собой фигуру землепашца с пачкой купюр в поднятой вверх правой руке и весившая никак не меньше полутора тонн.

Только один из охранников, почуявший невнятное движение воздушных масс, успел отскочить в сторону. Его придавила правая рука землепашца, шарахнув по голове бронзовыми купюрами так, что охранник пришел в себя только в институте Склифосовского. Всех остальных, включая охраняемого денно и нощно полковника, везти туда было бессмысленно. Сеятель накрыл компактную группу целиком.

Отдельные части тела полковника Корецкого, находившегося в центре падения фигуры, вдавило ударом в асфальт сантиметров на пятнадцать.

Фрэнк даже не мог вспомнить, как он добрался до виллы. Не то нанятая охрана домчала его за десять минут, не то подоспела полиция… Он очнулся только в своей постели, за зашторенными окнами, дрожа всем телом и обильно потея.

Ночью Эл Каноне спал отвратительно — ему снилось расплющенное тело идиота полковника, втравившего его в эту историю, а временами являлись картины памятного ужина в «Метрополе». Встречая взгляд немигающих желтых глаз, Фрэнк вздрагивал, просыпался и начинал неслышно шептать молитву.

Просидев два дня взаперти, он стал постепенно успокаиваться. В конце концов, даже этому рыжему шайтану должно быть совершенно понятно, что он, Фрэнк Эл Капоне, здесь совершенно ни при чем. Это все тот — полковник Корецкий. Да, по всем понятиям, именно Фрэнк отвечал за то, что творится от имени Первого Народного банка. Но ведь помимо понятий, есть еще, так сказать, и правда жизни!

И эту правду жизни рыжий черт просто обязан понимать. Или не обязан? Или обязан, но не желает? Нет… Обязан понимать. Наверняка.

Фрэнк стал спать лучше, тем более что принял необходимые меры предосторожности. Он вызвал из далекой России пятерых верных людей, раздал оружие и лично проинструктировал. Городок был маленьким даже по местным масштабам. Чужой человек попадался на глаза немедленно, и его долго провожали взглядами. А в том, что за ним если уж придут, то именно чужие, Фрэнк ничуть не сомневался.

Каждое утро его люди обходили самые интересные места — обе бензоколонки, рынок, единственный в городке большой супермаркет. Перебрасывались несколькими фразами с продавщицами. Нет, все спокойно, никто чужой не появлялся. Все тихо, все идет своим чередом.

А в один прекрасный день случилось то, чего Фрэнк уже перестал ожидать. Он подошел утром к бассейну во дворе, сбросил на плетеное кресло халат и совсем уж было собрался нырнуть в прохладную, отсвечивающую голубизной воду, как старший из вызванных им головорезов схватил хозяина за руку и остановил, указывая пальцем на дальний край бассейна. Там уходила под воду, спускаясь с мраморных плит, какая-то черная извилистая нить.

Нить оказалась электрическим проводом. Она вела за забор виллы и заканчивалась стальным крокодильчиком, мирно валяющимся в пожелтевшей от солнца траве.

Скорее всего, это была проба сил. Некто, вставший за забором, махнул рукой и легко зашвырнул провод в бассейн. А потом что-то помешало ему вытащить провод обратно. Но разыгравшееся воображение Фрэнка тут же нарисовало ему жуткую картину — как он спокойно нежится в бассейне, как всего в нескольких метрах от него чужие руки в резиновых перчатках неспешно подключают крокодильчиков к клеммам автомобильного аккумулятора и как его тело дергается от электрического шока.

С этой минуты обманчивое ощущение покоя и защищенности исчезло напрочь.

Местная служба безопасности и люди, вызванные Фрэнком из Москвы, были усилены четырьмя полицейскими. Стражи порядка держали оборону по всему периметру виллы, частные охранники стояли у дверей и окон здания, меняясь каждые шесть часов, а люди Фрэнка неотлучно находились вместе с ним в спальне, за наглухо зашторенными окнами.

Однако неведомая угроза висела в воздухе. Она обволакивала окруженного тройным кольцом человека, пропитывала воздух и проникала в самые поры. За три дня, проведенных под усиленной охраной, Фрэнк потерял в весе не меньше пяти килограммов, покрылся ярко-красными пятнами неизвестного происхождения и впервые узнал, что такое сердечный приступ.

Вызывать врача он отказался категорически — обошелся случайно оказавшимся на вилле ангинином. Но после этого, трепетно прислушиваясь к шумам и шорохам за окном, Фрэнк с тревогой следил и за тем, как глухо и с перебоями стучит его собственное сердце.

Он клял себя за то, что, не подумав как следует и не взвесив все «за» и «против», решил укрыться не где-нибудь, а именно тут, на Ближнем Востоке, нашпигованном всеми видами оружия. Ему мерещился ночной самолет, забрасывающий дом противотанковыми гранатами. От шума проезжающей мимо машины сердце как будто подступало к горлу и пережимало дыхание: Фрэнк ждал выстрела из гранатомета, несущего смерть.