смехом, вспомнив забытую деталь, — они еще и “свиньи” на стене написали. Кровью.

— Ты шутишь?

— Да. Смерть свиньям.

Прикончив два пирога со свининой, Страйк порылся в сумке в поисках батончика “Йорки” и яблока, которое он купил в качестве запасного варианта.

— Как у нас обстоят дела с “Джо” и “Роуз? — спросил он, разворачивая шоколадку.

— Ты говоришь скептически.

— Не могу отделаться от мысли, что имя “Роуз” могло прийти ей в голову случайно, учитывая, что своих детей она назвала Поппи и Дейзи.

— Если бы она собиралась лгать, разве она не отрицала бы свою причастность?

— Было бы слишком поздно. Ее реакция, когда она увидела фотографии, выдала ее.

— Мы знаем, что Пол Дрейпер был настоящим.

— Да, но он же мертв, не так ли? Он не может давать показания.

— Но… в каком-то смысле он все еще может.

— Ты собираешься достать спиритическую доску?

— Ха-ха. Нет. Я говорю, что если Кэрри знает, что Пол мертв, то она должна знать и то, как он умер: его держали в рабстве и избили до смерти.

— Ну и что?

— То, что произошло с Дрейпером на ферме Чепмен, делает эти полароиды более уличающими, а не менее. Его готовили к тому, чтобы он принял насилие в церкви, и это сделало его уязвимым для той пары социопатов, которые его убили.

— Не уверен, что Кэрри достаточно умна, чтобы додуматься до этого, — сказал Страйк.

Оба сидели минуту, ели и следили за ходом своих мыслей, пока Страйк не сказал:

— Ты не видела никаких свиных масок, когда была там, не так ли?

— Нет.

— Хмм, — сказал Страйк. — Может быть, они им надоели, когда они открыли для себя достоинства коробки. А может быть, то, что запечатлено на этих полароидах, было тайной даже от большинства людей в церкви. Кто-то наслаждался своим фетишем наедине с собой, прекрасно понимая, что это не может иметь никакого духовного толкования.

— И у этого человека были полномочия заставить подростков делать то, что им говорят, и молчать об этом потом.

— Свиньи, похоже, были особым увлечением Мазу. Представляешь себе, что Мазу велит подросткам раздеваться и издеваться друг над другом?

Робин обдумала вопрос и медленно произнесла,

— Если бы ты спросил меня до того, как я туда пришла, может ли женщина заставить детей делать это, я бы сказала, что это невозможно, но она не нормальная. Я думаю, что это настоящая садистка.

— А Джонатан Уэйс?

Робин показалось, что руки Уэйса снова коснулись ее, когда Страйк произнес его имя. По ее телу снова побежали мурашки.

— Я не знаю. Возможно.

Страйк достал свой телефон и снова вывел на экран фотографии полароидов. Робин, которой показалось, что она уже достаточно на них насмотрелась, повернулась и посмотрела в окно на кладбище.

— Что ж, мы знаем одну вещь о Роуз, если это ее настоящее имя, — сказал Страйк, глядя на пухлую девушку с длинными черными волосами. — Она недолго пробыла на ферме Чепменов, прежде чем это случилось. Она слишком хорошо питается. Все остальные очень худые. Могу поклясться, — сказал Страйк, переведя взгляд на юношу с татуировкой в виде черепа, — что этот парень был Рини. Его реакция, когда я показал ему… о, черт. Подожди. Джо.

Робин снова оглянулась.

— Генри Уортингтон-Филдс, — сказал Страйк, — рассказал мне, что человек по имени Джо завербовал его в церковь в гей-баре.

— О…

— Так что если это действительно Джо, то “Роуз” выглядит гораздо более правдоподобно в качестве имени темноволосой девушки. Конечно, — задумчиво произнес Страйк, — есть один человек, которому стоит опасаться этих фотографий больше, чем всем, кто на них изображен.

— Да, — сказала Робин. — Фотограф.

— Именно. Судьи не очень-то жалуют людей, которые фотографируют изнасилование других людей.

— Фотограф и злоумышленник должны были быть одним и тем же, не так ли?

— Интересно, — сказал Страйк.

— Что ты имеешь ввиду?

— Может быть, за то, что Рини больше не придется хлестать себя по лицу, он должен был делать грязные снимки? Что, если его заставил сделать это директор цирка?

— Это объясняет, почему Кэрри настаивала на том, что она не знает, кто был фотографом, — сказала Робин. — Вряд ли многие люди будут рады, если Джордан Рини затаит злобу на них или их семьи.

— Слишком верно.

Съев последний батончик “Йорки”, Страйк снова взял в руки ручку и начал составлять список дел.

— Итак, нам нужно попытаться найти Джо и Роуз. Я также хотел бы уточнить, отсутствовал ли Уэйс на ферме в то утро, потому что Кэрри запуталась окончательно, не так ли?

— Как мы можем это узнать, спустя столько времени?

— Бог знает, но попробовать не помешает, — сказал Страйк.

Он без энтузиазма принялся за свое яблоко. Робин как раз доедала свой бутерброд, когда зазвонил ее телефон.

— Привет, — сказал Мерфи. — Как дела в Торнбери?

Страйк, которому показалось, что он узнал голос Мерфи, притворно заинтересовался пассажирской стороной дороги.

— Хорошо, — сказала Робин. — Ну… интересно.

— Если ты хочешь прийти сегодня вечером, у меня есть кое-что, что тебе тоже покажется интересным.

— Что? — спросила Робин.

— Записи допросов людей, которые обвиняют тебя в жестоком обращении с детьми.

— Боже мой!

— Не стоит говорить, что у меня их не должно быть. Попросил об одолжении.

При мысли о том, что она снова увидит кого-нибудь с фермы Чепменов, даже на пленке, у Робин второй раз за десять минут побежали мурашки по коже.

— Хорошо, — сказала она, сверяясь с часами, — во сколько ты будешь дома?

— Около восьми, наверное. Мне здесь нужно многое наверстать.

— Хорошо, отлично, тогда увидимся.

Она повесила трубку. Страйк, который на основании услышанного понял, что отношения Робин и Мерфи на самом деле не распались во время разлуки, сказал:

— Все в порядке?

— Отлично, — сказала Робин. — Райану удалось заполучить записи интервью с людьми, которые говорят, что я издевалась над Джейкобом.

— А, — сказал Страйк. — Хорошо.

Он не только обижался на то, что Мерфи мог получить доступ к информации, которую он не мог получить, он обижался на то, что Мерфи был в состоянии информировать или помочь Робин, в то время как он не мог этого сделать.

Робин смотрела вперед через лобовое стекло. Ее пульс участился: обвинение в жестоком обращении с ребенком, которое она пыталась отбросить на задворки сознания, теперь, казалось, нависло над ней, заслоняя августовское солнце.

Страйк, догадывавшийся о том, что творится в голове у Робин, сказал:

— Они не пойдут на это. Им придется отказаться от этого.

И как ты можешь быть так уверен? подумала Робин, но, прекрасно понимая, что в ее бедах Страйк не виноват, просто сказала:

— Ну, я