Еще смешнее было то, что на ту же удочку попались и турки. Гюндюза хлебом не корми — дай сделать пакость Аспасии и ее грекам. Вот он и послал своих людей убить русского агента. И археолог Андрюша — тут Метелкин буквально упал на стул от смеха — чуть было не отдал Богу душу только потому, что в Севастополе у него обитает однофамилец. Правда же забавно, господин Саркисьянц?

Господин Саркисьянц сказал, что не видит ничего смешного в возможной гибели молодого человека и даже намерен довести через своих людей до слуха Гюндюза, что Берестов трапезундский и Берестов симферопольский — разные люди. Только Гюндюз не поверит!

Так что Аспасия потеряла интерес к Андрею, сохранив, правда, к нему симпатию. Андрей же начал тосковать и вечерами, возвращаясь с раскопок, взял за обыкновение гулять по улице мимо «Луксора» — он слушал музыку и голоса, но войти не смел.

Господин Сурен Саркисьянц также не показывался, убийц никто не подсылал — три дня прошли в трезвой археологической жизни, и Андрею было чуть обидно от того, что он перестал быть центром внимания стольких враждующих сил. Он даже Ивана крестьянского сына видел только раз и то случайно — когда тот привозил от Успенского забытые Авдеевым в Москве бумажные пакеты для находок. С Андреем они поговорили минут пять — ни о чем, посетовали оба, что дела не дают увидеться, — так и расстались. Один вечер Андрей провел с поручиком Митиным — тот заглянул к Андрею, даже вытянул его вниз в ресторан. Андрей сначала отнекивался стесненными имущественными обстоятельствами, но потом сдался — не из-за Митина, а из-за гложущей тоски по Аспасии. Это было как болезнь, как стремление курить, как нечто ненормальное, нецивилизованное. Андрей никому даже не сказал о своем свидании с Аспасией.

Они с Митиным посидели внизу, за одним столиком с двумя известными здесь арабами — английскими шпионами, которые много шутили и сами смеялись своим шуткам. Когда Андрей поднялся к себе в номер, он понял, что там кто-то был, перевернул все его вещи и весьма неаккуратно положил их на место, будто нарочно хотел дать понять хозяину, что его обыскивали.

Андрей проверил — не пропало ли чего. Все было на месте. Значит, это были не грабители. Андрею не было страшно, что в его вещах рылись, но очень противно. Как будто он наверняка знал, что у тех людей грязные руки. Ему даже не хотелось оставаться в комнате, где только что были эти нечистые люди. Потом он понял, что пойдет к Аспасии и велит ей прекратить эти шутки. Вот сейчас пойдет — покажет!

Наверное, Андрей был слегка пьян — они пили с Митиным и английскими шпионами сладкое местное вино, иначе бы он не отправился так поздно один на улицу. Но все в нем перепуталось, и не последнюю роль в его решении сыграло терзающее стремление хотя бы увидеть Аспасию. По крайней мере теперь есть предлог поговорить с ней.

Андрей вышел из гостиницы. У входа, как всегда, было людно — он даже узнал одну из девиц Аспасии. Митин еще оставался в ресторане. Ночь за пределами огней гостиницы была черной и душной.

Пройти Андрею было всего ничего — метров пятьдесят до угла, потом за угол, там второй дом — «Луксор».

На тротуаре, в кафе, в лавках, что еще были открыты, толпилось немало народа — была суббота, завтра местный праздник.

Противоположная сторона широкой улицы была темной — почему-то все оживление сместилось к одной стороне. Андрей сошел с тротуара на мостовую — ему показалось, что там, где нет встречных и никто не толкается, прохладнее.

Он дошел до перекрестка — как раз над головой его горел фонарь. Навстречу по мостовой ехала пролетка — лошадь шла мерно, — тук-тук подковы по каменной мостовой, Андрею показалось странным, что один человек сидит в пролетке, а второй идет рядом по мостовой и мирно с ним беседует.

Андрей шагнул в сторону, чтобы пропустить пролетку, и в этот момент человек, шедший рядом с ней, сделал шаг к Андрею, и в руке у него оказался нож.

Человек прошипел что-то — не надо было быть большим лингвистом, чтобы понять смысл угрозы.

И в тот же момент человек, что сидел в пролетке, соскочил с нее, схватил руку Андрея и так ловко завел ее за спину, что Андрею пришлось согнуться и покорно повернуться к пролетке.

— Лезь, — сказал тот, кто держал его сзади. Было больно. А нож второго человека метнулся вверх и прижался лезвием к горлу — у его хозяина было тупое озлобленное лицо, ему ничего не стоило полоснуть ножом по горлу.

Андрей хотел сказать что-то, но человек с ножом увидел, как движутся губы, и нож надавил на горло.

И через несколько секунд Андрей уже сидел в пролетке, по обе стороны от него уместились, сжимая его, два пахнущих потом и опасностью человека. И никто на улице или не заметил, или не захотел замечать этого события.

Стыдясь или не догадавшись закричать, Андрей молча боролся с похитителями, пытался вырваться, но у горла Андрея вновь возник нож — на этот раз его молодой сосед действовал смело и открыто, потому что пролетка покинула центр и катила по узким уличкам нижнего города.

Путешествие было недолгим, и Андрей даже не успел прийти в себя и осмыслить, что с ним произошло. Ему было больно и неудобно от того, как его держали, притом пролетку трясло.

Пролетка остановилась возле приоткрытых ворот на узкой улице. Андрея грубо втолкнули в неосвещенный двор, и вскоре он оказался в обширной низкой комнате, на полу и стенах которой были ковры. Там их ждал малорослый человек в феске, с короткой, в проседь, бородой и веселыми, в лучиках морщин, глазами. Лицо его, освещенное с обеих сторон шандалами на высоких подставках, казалось очень живым, тем более от игры теней и света.

— Добро пожаловать, господин Берестов, — сказал мужчина с восточным, таким знакомым по Крыму акцентом. — Долго вы собирались к нам в гости.

— Я и сейчас к вам в гости не собирался, — огрызнулся Андрей. — Велите меня отпустить.

— А вы садитесь, садитесь, — сказал седобородый, упершись маленькими черными выпуклыми, совсем как у мышки, глазами в Андрея, стараясь пробуравить его. — Рефик, дай гостю подушку.

Тот, что был с ножом, кинул Андрею подушку.

— Садитесь, садитесь, — сказал седобородый. — Чай пить не будем?

— Не будем.

— Деловые люди, да?

— Не знаю, как вы, а я спать собрался.

— Долго спать будешь, — сказал седобородый и стал смеяться — все лицо собралось в морщинки и напомнило Андрею клубок бурой шерсти — каждая ниточка видна, — а в клубке спрятались две черные бусинки.

— Давай знакомиться, — сказал седобородый, — Осман Гюндюз — так меня зовут. Меня все боятся — от Синопа до Констанцы. Как мое имя слышат, в обморок падают, да?

Молодые люди закивали головами, хотя вряд ли что-нибудь поняли.

— Вы хорошо знаете русский язык, — сказал Андрей.

— Я в России бывал, много раз бывал, торговал немножко. А что тебе Аспасия говорила?

— Она не подсылала бандитов.