— Может, это не я подослал, — сказал Гюндюз, — может, Суренчик. А может, сам русский подполковник Метелкин послал? Кто их знает — все в Трапезунде тебя ждали, все тебя любят. А ты и не знал, правда?

— И не подозревал, — сказал Андрей.

Гюндюз не казался страшным либо злым. Наверное, с ним можно договориться. Может, хоть он поймет, что Андрей здесь ни при чем.

— И я не знал. Зря ты сюда приехал, Берестов. Такой молодой, красивый аскер, генералом бы стал, — а к нам приехал, голову потерял. Зачем ехал, ай, ай, ай! — закручинился Осман Гюндюз, но слишком театрально, а глазки внимательно наблюдали за Андреем.

— Честное слово, я не имею к вашим делам никакого отношения, — сказал Андрей. — Я уже говорил госпоже Теофилато, что произошло недоразумение. Видно, здесь ждали какого-то другого Берестова.

— Красиво придумал, мальчик. Только мы никого не ждали. Честное слово даю — никого не ждали. И теперь дело очень важное, да?

— Какое дело?

Ноги затекли, пришлось пересесть так, чтобы положить их вбок, — и как эти турки сидят, подложив под себя пятки?

— Такое дело, какое у тебя с этой сукой Аспасией. — Лицо стало злым, разгладилось на мгновение и снова собралось в морщины. — Говори, зачем приехал?

— Не смейте со мной так разговаривать, — оскорбился Андрей.

Тут же один из молодых бандитов ударил его в висок. От неожиданности голова дернулась, Андрей упал, ушиб локоть о твердый пол и на секунду перестал ощущать окружающий мир.

Он с трудом поднялся, потирая локоть и легонько мотая головой, чтобы вернуть мозги на место.

— Я все знаю, — сказал Осман. Он говорил так холодно и сладко, что ясно было, как он по-змеиному смертелен. Андрей испугался — настолько, что готов был бы рассказать обо всех тайнах Аспасии или Метелкина, если бы только знал какую-нибудь тайну!

— Что… вам нужно? — произнес Андрей, стараясь сглотнуть слюну. — Ну что вам нужно?!

— Нам нужно все. Нам нужно все знать. Зачем ты приехал. И пока ты не расскажешь, о чем вы договорились, ты отсюда не выйдешь.

— Я ничего не знаю!

И тут случилось страшное — то страшное, за пределами которого уже нет страха. Молодой бандит полоснул его по горлу острым лезвием, и Андрей явственно почувствовал — не нужно было глаз, чтобы видеть, как нож разрезал кожу, как лопались, сопротивляясь, сосуды и хлынула кровь. Еще мгновение, и лезвие перережет трахею.

И именно в тот момент — даже не было очень больно — Андрей понял, как проста и близка смерть, — она была в миллиметрах от лезвия ножа — и все. И тебя не будет. И тогда уже будет не страшно.

Наверное, в интересах Гюндюза было бы куда лучше избить Андрея, запугав его болью и вселив надежду избавиться от нее. Но удар ножа стал первым испытанием на пути превращения Андрея в особое существо, нужное неведомой силе для непонятных целей. Вечный странник, бессмертный, но не имеющий бессмертия, он был обязан отличаться от прочих людей глубоким пониманием тех таинств жизни и смерти, от которых нас так тщательно и глупо оберегают инстинкты, привычки и обычаи. Он должен пощупать языком смерть еще в начале своей сознательной жизни.

Что и произошло с Андреем.

— Эй! — закричал Осман с отвращением и негодованием. Он выхватил свой нож — Андрей видел смутно, в полузабытьи — и кинулся с ножом на молодого бандита. Тот, бросив нож — Андрей услышал глухой стук ножа о ковер, — убежал из комнаты, а второй бандит почему-то начал смеяться высоким голосом — глаза Андрея были открыты, хотя он плохо соображал, что же происходит, и потому ему непонятно было, почему Осман бьет сапогами второго бандита, почему он кричит, зовет кого-то. И потом прибежали другие люди, но от них существовали только лица, а Андрей, уже потеряв сознание, старался все проверить — перерезана ли у него глотка или нет, он старался проглотить слюну. Но не мог — будто судорога свела горло. И с отвратительным чувством невозможности глотать Андрей потерял сознание, а пришел в себя в полутемной комнате, на низкой кушетке, накрытый каким-то одеялом, и сразу же потянулся пальцами к горлу — горло было перевязано, а сам он был раздет. Комната была пуста, и дверь закрыта.

Андрей окончательно поверил в то, что жив, и смог на этот раз проглотить слюну, хотя оказалось, что глотать больно, — и уже спокойно заснул.

Снова он проснулся в той же комнате. Через узкое окно пробивался острый и тонкий луч солнца, и в нем медленно крутились многочисленные пылинки. Андрей сразу вспомнил, что произошло с ним вчера, но не испугался. Это уже миновало, как сигнал о том, чтобы человек не суетился и не разменивался на мелочи, потому что все может кончиться мгновенно, закрыл глаза — и все. Дети иногда зажмуриваются, полагая, что тогда и их не видно. «Меня нет!» — кричит ребенок. Оказывается, дети правы. Именно так и завершается жизнь: ты закрываешь глаза, и кто-то другой за тебя говорит: «А его уже нет!»

Андрей провел рукой по повязке на шее, потом сел на низком ложе — было тепло, но не душно — откуда-то проникал свежий воздух. Хотелось пить.

Андрей решил исследовать сначала свою тюрьму, потому что раньше всех органов его тела проснулся мочевой пузырь. Андрей усмехнулся, вспомнив, что в приключенческих романах такие проблемы героев совершенно не волнуют. Просидев трое суток взаперти в роскошном будуаре без окон и дверей, герой тут же готов к длительным беседам с тюремщиками.

Андрей поднялся и пошел к двери. Дверь была заперта. Он постучал, никто не откликнулся. Андрей осмотрелся, выясняя, нет ли другого выхода, и тут увидел, что за ложем в углу стоит ночной сосуд, вернее, предмет, который можно почитать ночным сосудом. Андрей взял этот сосуд и с наслаждением опустошил мочевой пузырь, и как раз в разгар этого действия дверь с отвратительным скрипом отворилась, и вошла девица в черном платке с тазом в одной руке и кувшином в другой. Андрей отвернулся от девицы к стене, проклиная здешние обычаи. Девица, ожидавшая увидеть лежащее тело под одеялом, также была удивлена, взвизгнула, уронила таз и, прижимая к себе кувшин, убежала в коридор.

Сам господин Гюндюз принес белье Андрея и злополучный кувшин. Он извинился за недоразумение.

— Это я виноват, — сказал Андрей, поджидавший его, сидя на ложе и закутавшись в одеяло.

— Моя родственница, — сказал Осман, — не привыкла к таким случаям. Она чуть Богу душу не отдала, понимаешь?

И тут он принялся смеяться, а лицо его стало клубком шерсти.

— Ты можешь, конечно, помыться внизу, где все моются, — сказал он. — Но будешь стесняться, и другим нехорошо. Одевайся.

Белье Андрея было еще чуть влажное.

— Вы стирали его? — удивился Андрей.

— Это была глупость, — сказал Осман. — Не надо было стирать. Но уже поздно — постирали. Простирали, чтобы кровь смыть, понимаешь?

— Да, конечно. — Андрей понял, что крови на одежде, наверное, было немало. Значит, они намерены его отпустить. Иначе, даже постирав одежду, ее не стали бы возвращать.