Шестнадцать дочерей Усермаатра запели:

Исида без чувств на воде.

Исида поднимается из воды.

Ее слезы падают в воду.

Смотрите, Хор входит в Свою Мать.

В этот момент — не для того ли, чтобы ни у кого не осталось сомнений, о чем только что пели, — Нефертари взяла руку Амен-херхепишефа и припала к ней долгим поцелуем.

Не знаю, была ли Она уверена в том, что следующей вызовут Ее, но, безусловно, наступил Ее черед развлекать нас. Усермаатра поднялся и произнес голосом, заставляющим умолкнуть все вокруг: „Пусть Главные Наложницы Бога наполнят Дворец любовью", Нефертари вышла вперед, и к Ней присоединились шесть слепых певиц, и, конечно, они носили такие имена, как Удовольсти листьявие Бога, ибо голоса у них были несравненно прекрасными. Поскольку они были слепыми, то, в соответствии с мудростью Маат, их голоса обрели особое очарование. Они пели, а Нефертари играла на цитре, вначале, пока их голоса были еще легче ночного ветерка, перебирая ее струны едва слышно, но вскоре их песня зазвучала громче и стала ласкать дыхание каждого из нас.

Нефертари стояла, обняв за плечи одну из слепых девушек. Я решил, что это дочь слуга, которого охранники Усермаатра забили насмерть во Дворце Нефертари. Ибо теперь Царица с презрением смотрела на Своего Фараона. Это был Ее час Празднества, который никто не смог бы у Нее отнять. Я увидел, как побледнел Усермаатра, чего не видал никогда ранее, а все присутствовавшие плакали, слушая этих слепых Наложниц Бога. Ибо ничто не может растрогать каждого из нас так, как слепота — этот бич, исходящий из песков самого Египта. Это наше несчастье, самый страшный удар, какой только может нанести нам судьба, и все мы плакали, тронутые красотой голосов этих слепых девушек, и во время их пения я чувствовал стыд Усермаатра оттого, что был убит слуга Нефертари.

О, взгляните туда, молочные коровы, Плачьте о Нем,

Не упустите случая увидеть Осириса,

Когда Он поднимается,

Ибо Он восходит на небеса в сонме Богов.

Не могу сказать, была ли когда-либо Нефертари так прекрасна Ее груди были подобны очам солнца и луны, а Ее лицо — самым благородным в Двух Землях. Именно тогда я заметил, что Она смотрит на меня, и ощутил счастье, несравнимое ни с чем из пережитого мной этой ночью, и мысленно произнес заклинание: „О, да будет Ее взгляд обращен на меня в час моей смерти".

Осирис над Ним,

Его ужас — в каждом члене,

Их руки поддерживают Тебя,

И Ты взойдешь на небеса

По Его Лестнице.

Ибо до тех пор, пока поют Наложницы, Нефертари будет Госпожой гарема Амона, всех Уединенных Сокрытого. Она будет равной Богине Мут. Велика была Ее сила. Рыдала даже Маатхорнефрура. Потому Двор Великих облетело желание — пусть Нефертари вернется к власти, которую Она потеряла! Она была Царицей всех, кто присутствовал в этом месте, и я увидел, что губы Маатхорнефруры кровоточат там, где Она их прикусила.

Хор закончил свое выступление. Изо всех моментов тишины, что случались во время Пожалования, ни разу не была она столь глубокой, как та, в которой мы ожидали, пока Трон Амона, хранившийся в Храме Карнака, древний, священный трон, на котором обычно сидел Сам Бог, тогда, тысячу лет назад — еще всего лишь Бог фиванского нома, которого еще не называли во всем Египте, Сокрытый, был с почтением внесен жрецами и установлен рядом с Троном Усермаатра. Все ждали приглашения Первой Супруге Царя занять место на Троне Амона. Но Кого решит Усермаатра назвать Первой Супругой Царя?

Перед тем как мог быть сделан этот выбор, должна была состояться последняя Коронация. Бакенхонсу, теперь — самый старый Верховный Жрец Двух Земель, вышел вперед, а с ним два молодых жреца, несших золотое святилище. Бакенхонсу открыл дверцы и достал Белую Корону и Красную Корону, но он был слишком стар, и, чтобы удержать их, потребовались все его силы. Усермаатра поклонился им с такой преданностью, что я понял, что Его любовь к Двойной Короне похожа на любовь одного из супругов к другому, когда эта любовь счастлива и не увядает, а оттого всегда доставляет удовольствие и всегда внове.

Усермаатра громко произнес:

Да пребудет ужас от Меня, как есть ужас от Тебя,

Да пребудет страх от Меня, как есть страх от Тебя,

Да пребудет трепет от Меня, как есть трепет от Тебя,

Да пребудет любовь ко Мне, как есть любовь к Тебе,

Да соделаюсь Я могучим и Повелителем духов.

Бакенхонсу поднял Красную Корону Нижнего Египта и Белую Корону Верхнего Египта и возложил их на Его голову.

Усермаатра прикоснулся к Своему Скипетру, Своей Плетке и Своей Двойной Короне. „Ты изошла из Меня, — сказал Он, — а Я изошел из Тебя". Теперь Он стоял в тишине, обводя глазами присутствующих, вглядываясь в лица многих из нас, одного за другим, покуда эта тишина не уподобилась великому смятению, а сердце Его не забилось, как сердце жеребца. И тут я наконец познал самого себя — да, я действительно Хранитель Тайн, Известных Лишь Одному Человеку, потому что я знал Его сердце и ужасный страх, что пребывал в нем, и великую гордость, и, когда Он посмотрел на меня, я впервые также понял, что Он любит и ценит меня. Ибо Его взгляд спрашивал: „Что Мне делать?" Я снова ощутил Его страх. Нет такого колдовства, страх перед которым сильнее страха Фараона перед силой Своего Сына. Выбрать Нефертари — значит успокоить все силы, способные подняться против Него. С Маатхорнеф-рурой Он останется всего лишь обладателем сияния, что пребывает в свете дальних земель. Однако Его гордость тем, что Он — Единственный, была велика, и Ему была ненавистна мысль о том, чтобы подчиниться Своему страху перед Аменхерхепишефом. И вот Он стоял в нерешительности, а Маатхорнефрура думала о Своем ребенке. Я видел черные локоны Принца Пехтира, хеттские кудри, и чувствовал Ее великий страх. Она шепнула мне: „Скажи Сесуси, чтобы Он выбрал другую — Я буду жить в страхе, если Он изберет Меня". Хорошо, что Она говорила по-египетски, так как Ее голова была наполнена мешаниной хеттских звуков, неизвестных мне, а затем я познал сердце Нефертари, в котором пребывало два сердца: одно, подобное розе, одетой в лепестки Ее любви, и другое — охваченное огнем, и я не знал, слать ли мысли Маатхорнеф-руры Усермаатра, так как, если Фараон изберет Нефертари, я превращусь в зяблика, выклевывающего червей из ленивых крокодильих челюстей. Нет, этих страданий мне больше не вынести.

В тот момент я не понял, отчего Он сделал то, что сделал, но теперь я это знаю. В объятиях Твоего ума, Великий Девятый из Рамессидов, я вижу Его и понимаю, что никогда Он не мог сделать Своего выбора из страха, иначе Он уже не был бы подобен Богам. Боги могли благословить Его силу или взять Свое благословение обратно, но ни один Фараон никогда не примет Своего решения, слушая славословие или стоны Своих людей, — нет. Он должен был остаться верен славе Кадета! И вот Он наконец отвел глаза от Нефертари и подал руку Маатхорнефруре. Та встала, слабо всхлипнув, и пошла через зал. Хекет плакала не скрываясь, и мне не было нужды смотреть в сторону Аменхерхепишефа. Я знал, что под Его взглядом могут пасть стены Храма.