Езда в БА-10 быстро выбила из моей головы мысли о возможных осложнениях в ходе рейда отряда Половцева по немецким тылам, как и все остальные мысли – тут бы увернуться от ног сержанта Брызгалина, который сидел на месте командира бронеавтомобиля, расположенном на своеобразном насесте, гораздо выше меня. Я же расположился на импровизированном сиденье – пустой патронный ящик и телогрейка, небрежно брошенная на него. Это пассажирское кресло все время норовило выползти из-под меня, двигаясь по днищу броневика. Было тесно, душно, шумно, плюс ко всему неимоверная злость на собственную глупость: «Какого черта я решил ехать в этой консервной банке? Почему бы не сесть в БА-10, это же был мой, проверенный, мобильный командный пункт». А все эта дурацкая спешка – пушечный бронеавтомобиль находился еще в мастерских авиадивизии, когда я решил ехать в БА-20. Однако мучение мое было недолгим. Стоило нам выехать на асфальтовое шоссе, как пришлось остановиться: из-за поворота выехал бронеавтомобиль. В этом месте разъехаться было затруднительно, и я вышел из БА-20, чтобы контролировать процесс проведения такой ювелирной операции двумя водителями. Из второго броневика тоже стал выбираться человек, и, когда он повернулся ко мне, я узнал в нем генерал-майора танковых войск Петрова, заместителя Хацкилевича, а теперь, получалось, моего. Петров тоже узнал меня и, улыбаясь, пошел навстречу. Надо же, я был прав, считая, что как только танки Быкова пробьют дорогу до Волковыска, Петров, дождавшийся этого момента, несмотря на задержку, все-таки поедет в штаб 9-й САД. Это радовало – значит, мужик упорный, и его в вопросе обязательности выполнения приказа не остановить никакими, казалось бы, непреодолимыми трудностями. С Петровым я был знаком шапочно, в отличие от Хацкилевича и других командиров танковых дивизий, и было приятно открывать в своем заместителе такие редкие для нынешних времен черты характера.

Мы поздоровались. Затем генерал-майор стал извиняться за то, что так задержался. На что я ответил:

– Полно, Михаил Петрович, я знаю, что по дорогам сейчас без сопровождения тяжелого танка проехать невозможно. Ты лучше мне доложи, хотя бы схематично, какое в настоящий момент положение в корпусе? Какие, по твоему мнению, у него сейчас трудности, и где узкие места?

Петров мгновенно перестроился на деловой лад и начал излагать наболевшие проблемы. Он ничего не скрывал и резал правду-матку в глаза. Я был свой, и нельзя было перед командиром корпуса приукрашивать положение дел. Однако все было гораздо хуже, чем я предполагал, намного хуже, чем описывал Болдин. Мехкорпус практически полностью потерял боеспособность, а руководство – оставшиеся рычаги управления. Именно это я вынес из слов Петрова, выслушивать дальше такую горькую правду не имело смысла – словами делу не поможешь. Сейчас требовались срочные действия, и я прервал монолог своего заместителя:

– Ладно, Михаил Петрович, все понятно! Положение хреновое и, что самое неприятное, без всяких просветов. В такой ситуации полезно вспомнить историю – когда-то нашим предкам было еще хуже, однако все преодолели и отстояли Родину. Так что, товарищ генерал-майор, – двум смертям не бывать, а одной не миновать! А теперь надо ехать, поспешим, может, удастся спасти то, что еще подлежит реанимации.

Петров стоял с вытянувшимся лицом и глядел на меня круглыми от удивления глазами – не привык он слышать подобные слова в генеральской среде, а тут будто не генерал говорит, командир мехкорпуса, а простой сержант, хорошо обстрелянный в окопах на передовой. Так я и чувствовал себя, как боец в окопе под огнем противника. Считал, что сейчас не время для интеллигентских замашек с привычкой затуманивать простые вещи вуалью высокоумных слов. От этого положение не улучшится. И в конечном итоге этих закончивших академии, где их учили воевать по правилам и по науке, высокообразованных военных людей поставят к стенке простые мюнхенские ребята, которые умеют только хорошо нажимать на курки. Сейчас только один принцип должен работать на нас – обмани врага и убей его. Сейчас с людьми лучше разговаривать лозунгами – быстрее поймут. Даже в мирное время уж чего-чего, а лозунгов понабивали в головы красноармейцев и командиров предостаточное количество. Нет, чтобы боевые навыки тренировать, как немцы делали, так нет, у нас все по-особенному… А сейчас эту историческую и идеологическую наивность не знаем, как расхлебать.

Все эти мысли возникали в голове даже во время разговора с Петровым. Голова очистилась от посторонних мыслей, только когда я достал из планшетки трофейную карту и, помахивая ею, заявил:

– Не стоит бить тревогу, есть у нас еще порох в пороховницах! Немцы в ближайшее время не смогут уничтожить наши танки, стоящие без топлива. У них нет на том направлении танковых частей. Наступление мехкорпуса остановила грамотно организованная противотанковая оборона всего лишь одной пехотной дивизии вермахта. Вот, посмотрите на трофейную немецкую карту – данные на ней свежие, им можно доверять.

Я протянул Петрову карту и, пока он ее рассматривал, продолжил:

– Вот, видите, на том направлении находится только 256-я пехотная дивизия. Правда, сегодня на помощь ей немцы могут подтянуть части 162-й и 87-й пехотных дивизий. Но это все, на что они способны, так что никакого давления превосходящих сил противника там быть не может. Это управлению корпуса вешают лапшу некомпетентные командиры. Их поганой метлой нужно гнать с занимаемых должностей. Полное бессилие в командовании своими подразделениями они списывают на превосходящие силы противника. Единственное, в чем нас там немцы превосходят, так это самолеты. На земле наша группировка гораздо мощней, чем все три немецкие пехотные дивизии, вместе взятые. Конечно, это только на земле – факта господства их самолетов в воздухе никто не отрицает. Значит, получается, что нашим дивизиям ни в коем случае нельзя сейчас дергаться. Нужно замаскировать танки, чтобы не были заметны с воздуха, и ждать, когда мы их сможем обеспечить топливом и боеприпасами. Боезапаса у них вполне хватит, чтобы слегка попугивать пехотные части гитлеровцев, а как только дивизии получат топливо, им следует отступить в район Сокулок. Там привести себя в порядок и только после этого можно будет начинать наступление, но уже в другом направлении. Предыдущий приказ о наступлении на Липск-Гродно я отменяю.

Петров как-то горестно вздохнул и воскликнул:

– В штаб корпуса, уже после гибели Хацкилевича, по аппарату Бодо пришел приказ командующего фронтом Павлова: отступать за Свислочь с целью сосредоточить дивизии в районе Слонима и не дать немцам его захватить.

Генерал-майор передал карту обратно, а сам начал копаться в своей полевой сумке, что-то там отыскивая. Я уже успел положить карту к другим важным бумагам в планшетку, когда Петров нашел искомое и протянул мне свернутый кусок телетайпной ленты. Я ее развернул и прочитал следующее: «Командиру 6-го механизированного корпуса. Немедленно прервите бой и форсированным маршем, следуя ночью и днем, сосредоточьтесь Слоним. Свяжитесь радио Голубевым и непосредственно мною, о начале движения, утром двадцать шестого, и об окончании марша донесите. Радируйте состоянии горючего и боеприпасов».

Текст этого распоряжения Павлова резанул меня прямо по сердцу. Опять нелепые, непоследовательные приказы штаба фронта, руководство которого абсолютно не знает обстановку на местах и состояние соединений, которым рассылались эти филькины грамоты. Неужели штаб корпуса уже довел этот приказ до своих соединений? Вот же черт, только они дернутся в светлое время суток, немецкая авиация их с говном смешает. Абсолютно ничем не выдавая своего волнения, я спросил у генерал-майора: