или же подлинную гравюру 1813 года «Переход Наполеона через Березину», или же, ни больше ни меньше — офорт Пабло Пикассо, им подписанный (не Васей, а Пикассо)…

Вася был неистощим в проявлениях дружества. Однажды, за неделю до очередного дня моего рождения, он сказал:

— Мне все равно придется сделать тебе подарок. Так вот я придумал, что тебе подарить. Мы с Инной снимем с тебя груз забот по этому поводу и устроим твой день рождения в нашем доме. Ты можешь пригласить четверых гостей (если больше, то будет тесно). А мы с Инной постараемся не ударить в грязь лицом по части угощения.

И не ударили! Я, признаюсь, никогда не слышал о подарке в такой оригинальной форме. Мы замечательно отметили мой день рождения на катаняновской территории вместе с нашими общими друзьями.

Был шикарный стол. Отменные яства, приготовленные заботливыми и талантливыми руками Инны и Васи, таяли во рту (Вася, как и жена, был кулинар-выдумщик. В отличие от меня — обжоры, Катанян слыл гурманом). Как сама идея, так и ее воплощение оказались демонстрацией дружеских чувств. Года через два я сплагиатничал, и мы с Эммой устроили Васин день рождения у нас на даче. И тоже было здорово.

Последняя акция такого рода оказалась печальной. Я, несмотря на сопротивление Инны, устроил ему поминки. Его родные и друзья собрались после похорон в ресторане Дома актера. Но наше траурное сборище оказалось на редкость, как это ни кощунственно звучит, веселым. Конечно, все застолье было окрашено скорбью, нежностью и теплом. Но при этом присутствующие все время вспоминали смешные, анекдотические, забавные случаи и истории, виновником которых был наш общий незабвенный друг. Думаю, Вася остался бы доволен.

И потом, в первый день его рождения после кончины и в первую годовщину смерти, которые отмечала Инна, наши дружеские застолья проходили так, как будто Вася сидел рядом за столом: шутки, остроты, каламбуры царили в нашей компании. Духовное влияние Васи было таково, что он продолжал жить в наших душах и сердцах.

Вообще, умерший человек продолжает жить после смерти до тех пор, пока его помнят близкие, пока они поверяют свои поступки нравственным мерилом ушедшего. Эффект присутствия Катаняна в мой жизни поразителен. Мы с Эммой часто говорим: «Жаль, что Вася этого не видел…», «Вася бы это одобрил…», «Как ты думаешь, какое мнение было бы у Васи?…», «Вася так бы не поступил…» Я думаю, Вася будет жить в сознании своих друзей до тех пор, пока всех нас не станет.

Всю жизнь Вася вел дневник. За несколько лет до выхода на пенсию он принялся записывать занимательные истории, связанные со знаменитостями, с которыми его сводила судьба. Я помню его первые литературные опыты. Они, честно говоря, не производили особого впечатления. Мне показалось, что записи были суховатыми и в чем-то ученическими. Но раз от разу его документальные воспоминания становились все добротнее, мастеровитее, талантливее. В большинстве своих новелл он опирался на дневниковые записи. Поэтому во всех его мемуарах совершенно нет вранья. Правда, его нет еще и потому, что Вася не выносил приблизительности, неточности и сочинительства, когда речь шла о конкретных людях. С выходом на пенсию он предался этой своей литературной слабости со страшной силой. И однажды дал почитать довольно пухлый том своих сочинений моей жене Эмме. Рукопись представляла собой не только литературный текст. Книга была любовно и с выдумкой переплетена и являлась шедевром оформительского искусства. Рассказы были снабжены и проиллюстрированы не только редкими, уникальными фотографиями персонажей и героев, но еще и газетными вырезками, театральными программками, пригласительными билетами, подлинными записками, адресованными Васе, рисунками и автографами. Это производило сногсшибательное впечатление. Эмма, которая и до чтения Васиных опусов обожала его, после знакомства с литературными и художественными талантами моего друга заобожала его еще больше и сказала:

— Это надо немедленно напечатать!

А если Эмма что-то решила, то… Короче, она принялась за дело. Немало сил понадобилось ей, чтобы заманить в Васину квартиру издателей «Вагриуса» Владимира Григорьева и Глеба Успенского. Это удалось только с третьей попытки. Ведь кто такой был Катанян с точки зрения руководителей издательства? Режиссер-документалист и, скорее всего, графоман. С трудом удалось всучить им рукопись Василия Васильевича.

Не знаю, какие усилия предпринимала Эмма, чтобы заставить их прочитать рукопись. Но в результате родилась замечательная книга «Прикосновение к идолам», одна из самых лучших в серии «Мой 20-й век». Эту серию, имеющую большой читательский успех, придумал «Вагриус». Кстати, расшифрую, что означает это слово — «Вагриус». Десять лет тому назад три молодых человека решили создать литературное издательство. Их фамилии — Васильев, Григорьев, Успенский. Вагриус. Так появилось это непонятное слово, которое сейчас знают миллионы читателей в нашей стране. Если бы то, что я сейчас пишу, не издавал названный «Вагриус», то я бы написал, что это самое лучшее издательство России. Правда, платит очень маленькие гонорары.

В книге моего друга — блистательные новеллы об Аркадии Райкине и Майе Плисецкой, Лиле Брик и Сергее Параджанове, Сергее Эйзенштейне и Поле Робсоне, о Дзиге Вертове и Эльзе Триоле, Романе Кармене и Фаине Раневской, Нине Берберовой и Александре Галиче, и еще о многих других.

Рассказывая о кумирах, Катанян остается в тени. Он не примазывается к славе идолов и не развенчивает их, не льстит, не славословит, не амикошонствует! Но и не унижает. Его писательская позиция настолько щепетильна и скромна, что, как это ни парадоксально, появляется ощущение: главный герой книги — не «идолы», к которым прикасался Катанян, а сам автор, добрый, деликатный, благородный и правдивый человек. Этот вывод рождается у читателя без каких бы то ни было авторских усилий.

В последние годы жизни к моему другу пришла подлинная писательская слава. Сколько благодарных откликов, добрых писем, проникновенных слов, восторженных рецензий выпало на его долю в девяносто седьмом и девяносто восьмом годах. «Прикосновение к идолам» оказалась самой раскупаемой книгой в серии «Мой 20-й век». Я невероятно рад, что Вася узнал триумф, так называемые «медные трубы». Он воспринял этот успех очень достойно. Но, конечно, был счастлив…

А я горд тем, что у меня нет этой книги Васи с надписью мне, его самому старому другу. Однако в нашей семье есть экземпляр «Прикосновения к идолам». На нем рукой автора написано:

«Дорогой Эмме — основоположнице, которая, прочитав мою рукопись и воскликнув: «Ее же надо немедленно печатать!» — тут же позвонила куда надо — В. Григорьеву. И вот вам результат — экземпляр № 1.

С благодарностью и любовью В. Катанян.

Все еще XX век