кажется, — посерьёзнел Морифинвэ, — за нашими распрями мы упустили что-то важное. Например, то, что уже третий день не двигаемся с места.

— Король Феанаро прикажет сесть на весла — сядем, — печально произнёс Тэлуфинвэ, и Карнистир пшикнул:

— Послушай, Тэльво. Внимательно. Твои дела с отцом — это твои дела. Но для меня ты, как был младшим безмозглым братом, так и остался. И не смей при мне называть отца королем Феанаро или как-то ещё подобным образом. Иначе, братец-тэлеро, ты станешь талисманом этого суденышка. Уверен, ты будешь красиво смотреться висящим обнаженным на носу.

Тэлуфинвэ опустил голову.

— Иди утешай жену, — толкнул брата Карнистир, — а я поговорю с отцом. Хватит ждать ветра. Может, он никогда не поднимется.

Не забуду

Спать не хотелось совершенно, несмотря на слабость и отголоски ноющей боли при глубоких вдохах, истощающей силы.

Одна из знахарок спала, обняв подушку, вторая рисовала пером на использованном бинте.

— Дис, — Макалаурэ поднялся на постели, — пойдём погуляем. Возьми мою арфу, будь любезна.

Эльфийка послушно встала из-за стола. Менестрель видел — его инструмент для девушки слишком большой, нести его неудобно, но сам взять пока не мог.

С трудом преодолев лестницу, Макалаурэ, ласково обняв знахарку, сел на палубу, прислонившись спиной к мачте, а эльфийка прильнула к нему. Очень осторожно. И нежно.

Попробовав играть с помощью магии, Феаноринг почувствовал сильное головокружение, до тошноты. Пришлось разминать пальцы.

— Меня пугает эта музыка, — прошептала Дис. — Ты точно в порядке, Кано?

— Конечно, милая дева. Но отец был прав, мне не стоило присутствовать на всеобщем собрании и объединении народов.

Пальцы играли всё быстрее, звуки стали прерывистые, «застряв» на одной ноте, увеличивая громкость.

— У тебя есть сестра? — спросил вдруг Макалаурэ и, увидев утвердительный кивок, вздохнул. — А у меня — только среди дальней родни. Я не знаю, как любят сестру. Наверное, больно потерять её.

— Любая потеря тяжела.

— Наверное… У меня мысли путаются. Образы мелькают. Лучше буду петь.

Когда взойдёт весна,

И смерти вопреки

Сгорают от любви

Все призраки дворца,

Тысячелетний страх

Колени преклонит,

И мёртвые уста

Словами жгут гранит:

«Я не забуду о тебе

Никогда, никогда, никогда!

С тобою буду до конца,

До конца, до конца, до конца!»

Макалаурэ поморщился, прижимая ладонь к груди, где уже не было бинтов, но последствия ранения ещё напоминали о себе.

— Я всё думаю, теряется ли желание жить, когда умирают те, кого любишь? — печально спросил менестрель пустоту. — Или даже потеряв всё, хочется продолжать… Существовать? Как ты думаешь, милая?

— Не думай об этом.

— Почему же? Вдруг это моя судьба? Мы едем воевать, прекрасная дева. Забыла? Я хочу подготовиться заранее к любому сюжету, подкинутому мне судьбой. Смерть — это легко. Потом будет бездна и метания, мы всё видели. Но… Там разум рассеется. А в жизни… Мы всё понимаем. Осознаем. И ощущаем. И я пытаюсь представить, насколько это страшно. И страшно ли? Можно ли продолжать жить, несмотря ни на что?

И мёртвый адмирал

Сойдёт со стен к свечам,

И пустотой зеркал

Наполнит свой бокал.

И в гробовой тиши

Провозгласит он тост

За упокой души,

За вечную любовь!

Я не забуду о тебе

Никогда, никогда, никогда!

С тобою буду до конца,

До конца, до конца, до конца!

Макалаурэ замолчал, склонив голову к знахарке. Он всё ещё играл, но музыка становилась спокойнее. Безветрие сделало воздух тяжёлым и вязким, приходилось делать глубокие вдохи, и ноющая боль в груди напомнила о ранении.

— Пойдем спать, милая, — тихо сказал Канафинвэ, отодвигая от себя арфу. — Только помоги мне встать. Знаешь, Дис… — менестрель вздохнул, — когда тот, кого, казалось, ненавидел, умирает… Когда… Видишь, что он хотел жить, вспоминаешь, что… Он любил кого-то… Больше не ненавидишь. Становится жаль. Но не его самого. Нет, Дис. А загубленную судьбу, которая могла бы сложиться иначе.

Примечание к части Песня из к/ф "Брат 2" "Я не забуду о тебе"

Алые флаги

Альквалондэ остался далеко позади. Жёны и дочери, не желавшие подвергать себя бессмысленной опасности и сидеть в страхе в городе, в который в любой момент могут прийти вооруженные хозяева, возвращались домой.

Двигались медленно, большой группой, осторожно объезжая по краю обрыва лесополосу. Ветер, то и дело задувавший с моря, качал высохшие деревья, и тогда доносился душераздирающий скрежет ломающихся и рушащихся стволов.

Нарнис, окружённая служанками и другими эльфами своего второго дома, чувствовала себя совершенно одинокой. Она уже забыла, когда в последний раз ощущала такое… Может быть… Совсем в детстве, пока не обзавелась подружками, папа вечно отсутствовал дома, а мама грустила, погружаясь в чтение и написание стихов? В такие моменты маленькой Нарнис казалось, что она совсем никому не нужна. Тогда эльфийка выходила в сад и строила из разноцветных камешков «дворцы» для своих игрушек.

Для кого строить дворцы теперь? И где? И есть ли смысл перевозить куда-то дочерей, если муж все равно позовет переезжать в Средиземье, когда война закончится…

Думая обо всём этом, Нарнис невольно возвращалась мыслями к оставленному отцом наследству: северной крепости, которая теперь была никому не нужной и всеми забытой. Может быть… Стоит съездить туда?

***

Турукано сел на постели. Эленнис приподнялась на локте, хитро улыбаясь.

— Только представь, мой малыш, — с еле заметной иронией в голосе мурлыкала эльфийка, щекоча мужа по спине кончиками золотых волос, спускаясь от лопаток к ягодицам, — как будет весело, если именно мои девочки побьют чешуйчатых угрей, когда те явятся!

— Я не хочу войны, — провел ладонями по лицу Турукано, — наши предки шли в Валинор для мира. Мы родились для мира и счастья. Не надо, Эленнис, не бросайся на передовую. И не провоцируй